— Вот это да! — воскликнул Кержач и подхватил снаряд в охапку. — Подарок тебе, Васильич! Поздравляю!

— Какой подарок, дурень! Взорвется!

— Не взорвется. Это тебе оттуда — из германского тыла! — И подмигнул Васильичу, который сразу же вспомнил спор в вагоне по пути из Ашхабада на фронт.

— Ладно тебе, — проворчал Васильич. — Пойдем взрывать куда подальше.

— Жалко, — сказал Кержач, поглаживая снаряд. Это же братский подарок антифашистов. Невзорвавшийся.

— Нашел чего жалеть! Взорвем — и делу конец!

Но снаряд не взорвали, саперы помогли его обезвредить. И с тех пор разведчики жили со своим освещением.

У коптилки сидел Васильич и что-то мастерил — обычное его занятие в свободное от поиска время. А рядом канючил вихрастый, по-прежнему нескладный Сашок. Несколько дней уже он преследовал Васильича просьбой поговорить с лейтенантом, чтобы взяли наконец и его, Сашка, в разведку.

— Ты не егози! — урезонивал его Васильич. — Всему свое время.

— Стыдно мне, — ныл Сашок. — Вы уже сколько раз ходили, а я все при кухне.

— Не только ты…

— Так я же…

— Комвзвода лучше знает, кого взять. Вам, молодым, науку разведки еще постигать надо.

— Дык где же ее постигать! — отчаянно возопил Сашка. — Уж не сидя ли в окопе?..

Васильич вроде бы и не слышал отчаянных воплей своего "жеребенка".

— Лучше скажи, чего это ты к пулеметчикам зачастил? Сегодня опять тебя у них видел.

Кержач, до сих пор лишь прислушивавшийся к их разговору, ехидно вставил:

— Матчасть изучает! Щечки там всякие… Как Петька в картине "Чапаев"!

— Изучаю! — взвился Сашок. — А что? — Глаза его горели, русый хохолок дрожал от волнения.

— Ух-ух, какие мы храбрые, все в бой рвемся, а нас не пущают! — обрадовался Кержач возможности "проехаться" по адресу многострадального Сашка.

Но Васильич остановил его:

— Зануда ты, Пашка! Если бы не видел тебя в бою, то и вовсе перестал уважать.

Пашка нарочито истолковал по-своему реплику Ивана Васильевича:

— Это верно, парень я не трус, не то что некоторые, при кухне не ошиваюсь…

— Оставь парня, не трави, — посуровел Васильич.

Сверху позвали:

— Эй, разведка! Есть кто?

— Никак, политрук явился! — кинулся по ступенькам Кержач. — Точно! Здорово, политрук!

— Здравствуй, Паша, здравствуй, родной!

— Теперь не заругаешься, что политруком зову?

— Что, уже прослышали о моем назначении? Здравствуй, Васильич! Сашок, а ты что не растешь?.. Ну, ну, не сердись, не буду.

Усевшись рядом с Васильичем, Аман поинтересовался:

— Откуда узнали, что к вам политруком назначен?

— Слухом земля полнится, — поосторожничал Васильич.

— Разведка, одним словом! — похвалился Кержач.

Ашир засмеялся:

— Ох и хорошо мне с вами, ребята! Ну будто домой вернулся!

— А мы тут гадали — к нам вернешься или еще куда назначат после госпиталя. Как рана?

— Все в порядке, Васильич. Говорили, что много крови потерял, потому долго и держали. А потом курсы… И вот я — политрук.

— Справишься? — помолчав, осторожно спросил Васильич.

— Эх, отец! — Аман посерьезнел. — Земля наша от горя стонет. Можно ли обсуждать, что мы можем, а чего не можем… с чем справимся, с чем — нет…

Он замолчал, вспоминая о том, что видел, когда проезжал по земле, освобожденной советскими войсками от оккупантов.

— Теперь я, отец, не только плавать и лодкой управлять смогу!

— Какой лодкой? Где плавать? Вроде водные преграды позади. Разве что в Черном море придется окунуться! — недоуменно взглянул на него Васильич.

— Ты не слушай… Это я о своем…

Перед глазами Амана, как видение, промелькнула зеленая гладь Каспия и невысокая стройная фигурка стоящей на светлом берегу Сульгун.

Да, теперь он умел многое. Война научила, теперь ему предстояло постичь искусство управлять людьми, понимать их души.

— Я должен суметь, Васильич! Должен!

Васильич засуетился, вытаскивая что-то из ящика, стоявшего под столом: там хранился "НЗ" на всякий, как говорится, пожарный случай.

Аширов потянулся к сумке, чтобы угостить ребят папиросами, привезенными из тылового города, и тут только вспомнил, что захватил из штаба почту для своего взвода.

Все кинулись к Аману.