— Эй, сын чаирчи, ты что стоишь разинув рот?

— А что мне делать?

— Я что, привез тебя сюда, чтобы поиграть? Вон, возьми ведро и тряпки, мой машину.

Я вспыхнул от злости:

— Что?!

— Мой машину! Чтобы ни одной пылинки не осталось, чтобы сверкала, как зеркало.

— Не буду мыть!

— Еще как будешь, танцевать будешь вокруг нее! Ты что думаешь, обезьяна по своей охоте танцует? Если начальство что-то приказывает, нужно бежать и исполнять. А разговоры в сторону!

— Я в бригаду приехал не для того, чтобы мыть твою машину, а работать!

Выпитое пиво уже начинало действовать на Койли, задурманило голову.

— Ты, сын чаирчи, не слишком ли разговорился? Не только мою машину будешь мыть, но и туфли, если я прикажу, будешь мне чистить. Я твой начальник!

Я почувствовал, что если останусь здесь хоть еще минуту, то обязательно схвачусь с Койли, повернулся и пошел в бригаду. "Сын чаирчи, ты у меня еще поработаешь! Еще придешь меня умолять! Еще поползаешь на коленях!" — орал мне вслед Койли.

После этого случая я стал первым врагом Койли: даже не скрывая своей ненависти ко мне, он придирался по любому пустяку, а с тех пор как приревновал ко мне Гульшен, вообще житья мне не было. Однажды я опалывал от сорняков плетни огурцов, кое-где подрезая кусты сорной травы серпом. Алтыхан-ага уехал куда-то по делам, и тут, как бельмо на глазу, появился Койли-хан.

— Надо ниже нагибаться. Спина не сломается. — И вдруг, подняв огуречную плеть, набросился на меня:

— А это что такое? Ты почему вырвал такой хороший куст? Завтра с него целый ящик огурцов собрали бы. Ты разве не знаешь, дурья башка, сколько трудов нужно, сколько пота проливается, чтобы вырастить один такой куст?

Нет тяжелее обиды, чем клевета. Визгливые крики Койли и его обвинения лишили меня и сил, я даже говорить не мог. Прекрасно зная что я не срезал этот куст, что его нарочно выдернул сам Койли, я все равно ничего не мог сказать в свою защиту. Чувствуя, что я молчу и ничего не отвечаю, Койли распалялся все больше и наступал на меня, размахивая руками. На его крик собрался народ, работавший неподалеку от нас.

— Ну что случилось, Койли, что ты кричишь? — спросила Гытджа.

Размахивая кустом, он повернулся к ней:

— Не видите, что ли? Разве можно так посягать на народное добро?

— Такой куст хороший. Надо было быть поосторожней, парень, — сказала с огорчением одна из женщин.

— Он ничего не жалеет. Работает кое-как. Лучше его выгнать из бригады, — снова завелся Койли. Но я уже к этому времени пришел в себя.

— Ложь! — крикнул я во всю силу легких. — Не я это срезал, а сам Койли вырвал куст нарочно, чтобы досадить мне.

— Смотри, как он заговорил. Разве у меня, кроме тебя дел нет? Если бы я хотел придраться к тебе, то нашел бы за что и раньше! Совсем не обязательно вырывать растущий куст! — стал защищать себя Койли.

— Ну-ка, дай сюда куст, — сказала Гытджа.

Она выхватила куст из рук Койли. Осмотрела корень, особенно внимательно то место, где куст был вырван из земли. Нахмурила брови и покачала головой:

— Не-ет, помощник бригадира, это твоих рук дело. Ты вырвал куст. Не видишь разве какие корни у него? Если бы срезали серпом, он был бы без корней, а тут все на месте.

— Гытджа гелнедже, ты хоть так не говори! Да разве я позволю себе такое?!

Гытджа вплотную подошла к Койли и нависла над ним, как гора.

— Ты прекрати придираться к парню, не пользуйся тем, что ты помощник бригадира. А то скажу дяде Курбанберды и вышиблю тебя из помощников бригадира и вообще из бригады.

Койли опешил, словно у него уже отобрали должность. Он обмяк как спущенное колесо машины и заискивающе засмеялся:

— Хе-хе-хе… Ну ты и скажешь, Гытджа гелнедже, да разве я придираюсь к Якши-хану? Хоть я его и поругиваю, но ни капельки зла на него не держу. Да молодой он еще, труда настоящего не видел, вот и приходится иногда поругивать. Пройдет время, привыкнет работать, еще спасибо скажет за науку. Ну, а куст, да бог с ним с этим кустом, не будем из-за него скандалить. Займемся своим делом.

— Нет, дорогой помощник бригадира, ты не отделаешься этими сладкими словечками. Ответишь за вырванный куст, — стала наступать на него Гытджа. — Пусть все узнают, на что ты способен, я об этом сама позабочусь.

Когда мы уже вечером собирались уходить с работы об этом инциденте уже знал Алтыхан-ага. Таким разъяренным мы его еще не видели. Найдя Койли возле дома, он закричал:

— Убирайся отсюда вон, забирай свои вещи и сейчас же уезжай в село.

Вечером Койли зашел к Алтыхан-ага и стал умолять оставить его, ползая на коленях.