— Ах! Понимаю, — сказал Гектор. — В Германии есть выражение «Хинц и Кунц». Как видите, то же самое.

Хеджес не видел, а его интерес, очевидно, занимало что-то другое.

— И зачем вам понадобился Том? Ради чего ехать к нему из самой Германии?

Шуман не ожидал допроса. Не готовился к напору этого дотошного и раздражающего человека. Он пошарил в поисках ответа и осознал, что у этого врача решительно другое отношение к нему. Он излучал авторитет, которому Гектор не доверял.

— Я приехал для изучения, потому что у нас в Германии есть два похожих случая.

— У кого у «нас»? — спросил Хеджес.

— Ну, я представляю министерство внутренних дел. И этот медицинский вопрос касается заведения, где я проживаю.

— Почему, профессор Шуман? Вы сами не врач?

Впервые кто-то в Англии идеально произнес его имя.

— Нет, я доктор философии из Гейдельбергского университета.

— Где-где? — переспросил Хеджес.

— Прошу прощения? — Гектор уже заволновался.

— Я уточнил, где. Вы семь лет как в отставке.

Такие познания привели Гектора в изумление и смятение.

— А заведение, где вы «проживаете», — это дом престарелых имени Руперта Первого, верно?

Гектор не расслышал циничной интонации на слове «проживаете», четко обозначившей, что Хеджес понимал, как выбор слов вычленял истину из предложения старика, почти целиком сложенного изо лжи. Впрочем, Гектор все же понял, что этому человеку, который, должно быть, знает о нем все, врать больше не стоит.

— Итак, мой вопрос — зачем правительственное министерство прислало академика в отставке в такую даль для беседы с тремя душевнобольными?

Гектор оказался в ловушке. В Германии ему приказали ничего не выдавать о болотных существах. И даже расскажи он, доктор не поверит. Нужна идеальная ложь и нужно идеально ее поднести, а шанса ни на то, ни на другое не было.

— Я приехал не для того, чтобы отвечать на ваши вопросы. Вы не имеете права меня допрашивать.

— О, имею и еще какое, — сказал Хеджес. — Я же сказал, это военное учреждение. Я не только доктор, но и офицер вооруженных сил Его Величества. Вы ответите на мои вопросы. Ради своего же блага и ради своей цели. Вы ответите на мои вопросы, или уже через час я вас арестую.

— Арестуете. За что еще арестуете?

— Для начала — по подозрению в шпионаже.

— В шпионаже? — Гектор едва не хохотнул это слово.

Хеджес не ответил, а медленно встал, и перенес свой деревянный стул ближе к взбудораженному профессору, чтобы без помех смотреть в лицо.

— Итак, профессор, начнем заново?

Через час Гектор по меньшей мере дважды рассказал все, что знал, а разок — и то, чего не знал. Хеджес поднялся и отодвинул стул.

— Хорошо, — сказал он перед тем, как взять телефонную трубку и попросить в кабинет чай. — Итак, у вас есть вопросы ко мне?

Сжавшийся профессор снова был поражен.

— Множество, — сказал он. — Но сперва я должен знать, в чем вы меня подозреваете.

— Уже ни в чем. Во многом подозреваю ваших нанимателей, но думаю, вы тоже. Как считаете, Химмельструп считает моих двоих за немцев?

— За немцев? Почему вдруг немцы?

— Потому что не англичане и не французы. Они попали сюда из окопов осенью 1917 года. Состояли в группе солдат из разных полков, вели бой всего в нескольких ярдах от вражеской передовой. Прошла крупная бомбардировка, многие раненые долгие дни провели под землей. Число жертв в те последние месяцы было огромно. Большинство поступивших к нам либо умерли, либо оправились и выписались; лишь немногие были ранены слишком тяжело, чтобы вернуться на фронт или к гражданской жизни. Пострадавшие физически отправились в закрытые палаты в Рохэмптоне. Пострадавшие психически остались здесь. Вообразите: их состояние было настолько тяжелым, что многие из остававшихся в сознании просили известить свои семьи, будто они погибли на фронте. Многие поступали без опознавательных документов. Шок стер все их воспоминания, приходилось полагаться на то, что их признают другие пациенты. Дик и Гарри — в их числе. Ну, по крайней мере так мы считали поначалу.

— Но они говорят по-английски? — спросил Гектор.

— Они вообще не говорят, ни слова за девять лет их пребывания.

Гектор уже хотел спросить, не считает ли их немцами сам Хеджес, когда в дверь громко постучали. Хеджес отпер и впустил тележку с чаем, которую толкал человек без ушей. Тот громко продребезжал ей к столу у окна.

— Благодарю, Роджер, — гаркнул Хеджес.

Роджер буркнул, отдал честь так, словно ловил суматошную муху, и двинулся на выход. На полпути остановился и уставился на Гектора, склонив голову набок, словно любопытный пес.

— Благодарю, Роджер!

Безухий снова судорожно отдал честь и ушел походкой пьяницы из мюзик-холла.

— Не обращайте внимания на Роджера, он из тех, кто так и не попал домой.

Хеджес водрузил на стол большую бутылку виски «Блэк энд Вайт» из ящика и подлил в чай, даже не спрашивая одобрения Гектора. Подал гостю вместе с неизбежными бисквитами.

— А затем навестим их, — бодро сказал Хеджес.

— И мой допрос окончен? — спросил Гектор скорее чашку, чем здоровяка, жующего бисквит.