Когда они углубились в здание, прежде замеченная Гектором тишина усилилась. Словно все звуки куда-то впитались. Даже шаги звучали приглушенно. Из-за этого в голове началось что-то вроде густого гула. Он с силой потер уши кулаками. Сперва казалось, все дело в виски, и он взглянул снизу вверх на высокого доктора в поисках ободрения.

— Значит, заметили? — сказал Хеджес, и голос его словно доносился издалека.

— Тишина, да, довольно необычно.

— Это еще что.

Хеджес показал на палату в конце безликого коридора.

— Вот они где, и вот где изменилась акустика. Это эпицентр искажения. Прямо за этой дверью может вовсю играть духовой оркестр, а вы ничего не услышите.

Гектор напрягал слух, чтобы понимать своего спутника, хоть тот и стоял в каких-то футах от него. Прокричал в ответ:

— В чем причина?

— Думаю, в них, — пожал плечами Хеджес.

Они подходили к двери все ближе. Последние метры состояли из усталости, словно сгустился сам воздух.

— Все наладится, когда войдем, — прокричал Хеджес.

Его слова казались ударными, далекими и неприятно коробящими в плотном звенящем безмолвии. Он снова повозился со связкой ключей, нашел подходящий и отпер дверь, которая распахивалась внутрь. Войдя, быстро прикрыл ее за ними, и нормальность вернулась дуновением легкого звука. Они очутились в длинной комнате, напоминавшей мебельную лавку. Здесь стояло больше десятка простых деревянных стульев — таких, как в кабинете Хеджеса. Военного образца, предположил Гектор. Их расставили по комнате случайным образом, кое-какие упали на спинку. Был там стол, накрытый на двоих, две металлические койки. За ними — распахнутая на улицу дверь. Оба посетителя осмотрели комнату в поисках признаков жизни, проверяя, нет ли тут где-то Дика и Гарри, но если те не прятались под кроватями, то должны были находиться снаружи. Гектору вспомнилось посещение зоопарка. Возможно, из-за того, что Хеджес сказал про «время кормежки», но скорее из-за ощущения, что он заглядывает в вольер экзотического зверя и пытается различить его контуры, не прячется ли тот в искусственной среде. Там ли он вообще.

— Должно быть, они во дворе, — сказал Хеджес, и впервые Гектор услышал в его самоуверенном голосе надлом сомнения.

— Зачем им столько стульев? — спросил он на подходе к выходу.

— Тренируются сидеть.

Ответ без коннотации или утешения.

Сходство с зоопарком росло. Здесь стоял некий аромат вольера. Была и тинктура из гейдельбергской комнаты — намек на морской берег и корицу. Хеджес двинулся на цыпочках, словно для скрытности или не желая кого-то потревожить. Оба осторожно выглянули в закрытый двор через проем. Снаружи это была бы весьма комичная картина. Бычья голова мускулистого доктора нависала почти в метре над заостренным козьим личиком профессора, с одним и тем же выражением серьезной озабоченности на двоих. Дик и Гарри ничего не замечали, никак не показывали, что знают или интересуются их присутствием. Слишком уж они увлеклись изучением трещин. Шуман не представлял, кого ожидать на сей раз. Черных робких пугал или целиком сформировавшихся молодых людей.

— Здравствуйте, ребятки, — сказал Хеджес задорным голосом, подернутым страхом.

Дик горизонтально лежал у места встречи заднего кирпичного забора и асфальта. И ковырял ногтями стык между ними. Он прекратил и оглянулся к двери. Как и Гарри, изучавший известку между кирпичами боковой стенки.

— Я привел вам гостя аж из самой Германии.

Дик начал подниматься, Гарри двинулся к ним. У Гектора застыла кровь. Он еще никогда не видел, чтобы люди двигались так. Отпрянул, стукнулся о массу Хеджеса, который выразительно прошептал: «Теперь вы поняли?»

Дик встал; развернулся из горизонтального положения в вертикальное в череде трясучих тиков, точно через его корежащееся тело пропускали короткие, но высоковольтные разряды гальванической энергии. Гарри тоже сделал несколько шагов с ужасным искажением, будто шел по льду, каждый дюйм борясь со скользким падением. Руки, казалось, двигались независимо друг от друга, тыкая во взбитое пространство вокруг. Оба добрались до посетителей, гипнотизируя своими жестокими спазматическими треморами. Оба тряслись и дрожали каждым дюймом расфокусированных тел.

Гектор зажал рот ладонью — он думал, что подавлял стон, но на самом деле смешок. Ковыляющие калеки рассмешили его. В ужасе он зажал рот второй рукой и бросил на Хеджеса невозможный взгляд.

— Все в порядке, со всеми было. Мы это зовем эффектом Чаплина. Так всегда, когда видишь их в первый раз.

Гектор мгновенно понял свое неприглядное поведение. Это спонтанный эффект из-за ассоциации с известным. Дик и Гарри шли, как шаркающий бродяжка Чарли Чаплина — или же наоборот? Действительно, в движениях этих пропащих душ можно было распознать всех ранних звезд американской комедии. Словно бы травма в реальном времени и трехмерном пространстве подражала эффектам задержки камеры и затвора проектора. Их жизненные кадры то и дело ускорялись в рапиде и рассинхронизировались. Стоило им приблизиться, хихиканье Гектора свернулось, как молоко. Лица Дика и Гарри были смазаны. Нескончаемая свирепость тиков и дрожи, трепета и оживления размывали черты. Во внешности нельзя было быть уверенным. Гектор ощутил наползающий ужас, непроизвольную ненависть к их растущему приближению. Оно подгрызало его гуманность и сострадание. Отметало все мысли о контакте. Хотелось просто бежать, быть подальше от этих устрашающих человеческих развалин, и тут он вспомнил, что ничего человеческого в них и нет.

Посетители отступили от двери, чтобы Дик и Гарри вошли. Конвульсии протрясли их мимо остолбеневших мужчин. Отдельные черты лиц не различались даже вплотную. Они могли оказаться как близнецами, так и полными противоположностями — нипочем не скажешь, треморы постоянно сбивали фокус. Все мускулы видимого тела работали независимо друг от друга, ввергаясь в свирепые судороги.

Они проковыляли на середину комнаты, и на жуткий миг Гектор решил, что они начнут «тренироваться сидеть», и устрашился за свою способность управлять реакцией на такое зрелище. Взамен они продрыгались к столу и попытались удержаться там.