Остаток дня Сидрус молился, благодаря своего дикого Бога за столь судьбоносный знак. Подтверждение его преображения, его мести и его оставшейся неумолимой жизни.

Перед сном он принял тинктуры. Закапал по три капли строго выстроенных химикатов в каждый глаз. Не для сна, а для растравления демонов под своей потребностью во сне, который он всегда считал тратой времени. Он знал, что во сне не останется один, что Ворр присматривает за ним и снижает пульс, принюхивается к дыханию, ковыряется в недрах мозга. Бороться с этим было бесполезно, так что Сидрус поддался вездесущести чащи, позволив себе стать проницаемым для ее нужды.

Той ночью к нему приходили другие. Без обычных гнева и провокаций. Пузырящийся сон, что он счел столь полезным, перекрылся, и хлынула его противоположность. Вялый ступор в экзотическом бездонном пространстве, где пахло специями и океаном. Они вышли из леса, из-под опавшей листвы и почвы. Из ленивого камуфляжа полога. Двигались медленно, что и его залитый мозг, так что они стали совершенно невидимы. Перешептывались внутри его сна. Первыми человеческими словами, что они произвели за очень долгое время. Они рассказали о том, как проснулись в лесу. Им снова дали цель, но не Бог. Их воскрешал сам лес, чтобы наладить связь с теми, кто ушел. С Былыми, что похоронили себя в мире Слухов и теперь звались людьми. Великая угроза шла на Африку — война, что без задней мысли изничтожит Ворр.

После долгих часов тело Сидруса поползло червем по шершавой земле. С закрытыми глазами оно скользило и извивалось обратно в корневую пещеру. Внутрь он вместился с легкостью — теперь широкие плечи сложились или усохли. Внутри он с великой целеустремленностью скреб земляной пол. Они же сидели или лежали снаружи, наблюдая через сплетенные корни, ощущая оживление, что так внимательно их слушало. Все было кончено, и его от них закрыла тяжелая туча пыли. Он выполз обратно, в сон, запечатавший это мгновение наглухо. Скоро Уильямс сбросит с себя шкуру этого существа и выйдет на свет.

На следующий день он продолжил путь на юг, в блаженном неведении, что Былые лизнули внутри него стык с иным, жившим в теле. Слова Уголька звучали в глухих, плотно упакованных частичках его плоти, принадлежащих ему не до конца. В теле истязателя заворочался Уильямс, первый Лучник, бывший враг, но разуму Сидруса никогда не найти его в этом укрытии. Сидрус был зафиксирован на будущем и на своем пути через эти благословенные места. Этим утром болела его левая рука. С самого пробуждения, когда он обнаружил переломанные ногти и налипшую почву. Он оттер ее прохладными освежающими травами, что росли поблизости, но боль продолжалась и смущала. Он грешил на дурные сны и нервный зуд неудачного места. Он не заглянул на прощание в пещеру, которой столь восхищался. Не видел написанный во весь пол текст. Но услышал в отдалении поезд, убрал мачете в ножны и набрал скорость.

Тропа привела к дереву, откуда Сидрус наблюдал за прибытием поезда. Теперь ему попались они. Он следил, как партия Измаила исчезает на противоположной стороне поляны, а затем подобрался присмотреться к тем, кто остался позади.

Спустя часы, пока машинисты пилили дрова для локомотива, он услышал крик Флейшера; когда добрался до вагона, предводитель экспедиции молча колотил по деревянным планкам окна в купе.

— Урс умер, — сказал он одному из оставшихся с ним полицейских. — Урс умер, и мы никуда не едем.

Когда из деревьев начала выскальзывать тьма, полицейский коснулся темы обороны. Флейшер был слишком погружен в скорбь и разочарование, чтобы понимать, о чем ему толкуют.

— Нам лучше занять один из вагонов или хижину до наступления ночи. Чтобы обезопаситься и закрыться. Еще надо определиться с периметром и назначить смену караула.

— Кто, по-твоему, на нас нападет? Лимбоя? Мы можем просто расстрелять их на месте и избавиться от хлопот и трат.

Солдат отказался слушать оскорбления Флейшера и ответил:

— Там есть нечто похуже лимбоя. Звери и твари, что едят людей.

Флейшер, конечно, слышал эти истории. Как и любой эссенвальдец, он на них вырос. Теперь же впервые он, трое других людей и труп единственного человека, о ком он когда-либо заботился, застряли в центре этих сказок по меньшей мере на следующие три дня.

— Берем хижину, — объявил он. — Ее проще оборонять.

Все поторопились сделать двухкомнатную хижину обитаемой и надежной.

— Можем разжечь огонь. Здесь есть небольшая печь. Дымоход чистый, я вижу через него солнце.

Мерин услышал эти слова хозяина и покачал головой.

— Это привлечет лесное, сообщит, что мы здесь.

— Что еще за лесное, звери боятся огня, а ночью будет холодно.

— Не все здесь звери, кому-то огонь нравится, — сказал Мерин.

— Просто делай как сказано, — потребовал Флейшер.

Закончив в хижине, Мерин направился обратно в поезд, чтобы разровнять шлак в зольнике и навалить в огневую коробку сыроватые дрова. Ранее он уже наполнил брюхо локомотива водой из цистерны, собиравшей дождь над хижиной. Он бы не позволил паровозу остыть. Хотелось, чтобы мощности хватило спешно вывезти их со станции, если понадобится. Тут он услышал новый крик Флейшера и вернулся узнать, в чем теперь дело. Антон вопил на полицейских, решительно флегматичных. Требовал, чтобы ему помогли перенести тело Урса из поезда в хижину. Они наотрез отказывались.