Это не помогает, поэтому я делаю шаг вперёд, заглядываю за пальму — и в этот момент кто-то из подростков с разбега пролетает мимо, задев меня плечом. Я не успеваю среагировать и теряю равновесие.

В щиколотке что-то хрустит. Нога подворачивается резко, с тупой, мгновенной болью, от которой спирает дыхание.

Я инстинктивно хватаюсь за выступ, замираю и тут же опускаюсь вниз. Сесть на батут — единственный выход, потому что стоять на ступне просто невозможно.

Дальше всё происходит молниеносно. Я звоню сначала сестре, потом Грише. Вместо того чтобы ждать нас на парковке, он заходит прямо в батутную зону. Макс меня жалеет, а муж Иры помогает надеть кроссовки.

Но единственное, что меня по-настоящему тревожит по дороге в травмпункт — намеченные планы, кажется, летят к чертям.

***

В травмпункте гораздо больше людей, чем я ожидала, и в какой-то момент мне хочется уехать домой — несмотря на то, что боль в ноге не стихает и несмотря на то, что всю дорогу от парка Макс жалел меня без остановки.

Из-за гула в тесном коридоре я не сразу считываю раздражение Гриши, который пытается урезонить изрядно уставшего сына. Я понимаю, что со своей травмой тут ни к месту, ни ко времени, поэтому желание перетерпеть, просто закинувшись обезболивающим, с каждой минутой становится всё сильнее.

Не могу сказать, что у нас с мужем сестры отвратительные отношения или что мы друг друга недолюбливаем, но между нами всегда стояла подчёркнуто-холодная дистанция, а сглаживать неловкость с чужим мужиком, который ещё и торопится, — то ещё испытание.

Я чувствую себя жалкой и никому не нужной. Это ощущение только усиливается из-за того, что Гриша постоянно поглядывает на часы и томно вздыхает, едва очередь перестаёт двигаться. Мне хочется сорваться и сказать, что его здесь никто не держит, но я прикусываю язык, потому что одной справиться будет непросто.

— Оль, тебе очень больно? — гладит меня по колену племянник.

— Терпимо.

— Почему ты не плакала?

— Потому что взрослые девочки не плачут, — жму плечами.

— И ругаются по-взрослому.

Макс срывается с места и начинает бегать по коридору из угла в угол, таща за собой воздушный шарик, который купил ему отец на выходе из парка. Он никому особо не мешает, но создаёт в помещении атмосферу лёгкого, непредсказуемого хаоса.

— Угомонись, — качает головой Гриша. — Сын, пожалуйста, угомонись…

Строгое лицо покрывается бордовыми пятнами, когда Макс с разбега врезается в медсестру. Всё происходит настолько неожиданно, что я не успеваю предупредить племянника. Женщина едва удерживает равновесие, бросает на мальчишку строгий взгляд, а затем переводит его на отца.

— Я кому сказал угомониться?! — Григорий перехватывает пятилетку за локоть и со всей силы дёргает. — Сядь и не двигайся — пока я тебе не разрешу.

От этого тона даже я вжимаюсь в стену. Он режет по нервам, будто кто-то резко сдёрнул с них кожу.

Воздух в коридоре густеет. Макс замирает, прижимает шарик к груди, садится на скамейку и начинает быстро болтать ногами. Приходится прижать его к себе, чтобы выразить молчаливую поддержку, в которой он явно нуждается.

И хотя до встречи с Лексом в запасе где-то три часа, я решаю написать ему заранее — чтобы не ждал, не готовился и не надеялся.

Настроение испорчено вхлам. К глазам подступают слёзы. Даже пульсирующая боль в щиколотке кажется не такой заметной — на фоне чувства бессилия и чужой агрессии.

«Извини, я не смогу приехать», — печатаю и отправляю, не особо подбирая слова.

Вместе с оживающей очередью оживает и мобильный телефон, но у меня приём у травматолога, поэтому я прячу его в сумку и прохожу в кабинет, рассказывая о симптомах. В детстве я ничего не ломала, поэтому слабо представляю, что происходит дальше.

А дальше — врач осторожно ощупывает ногу, нажимает на разные участки, и я вздрагиваю в одном-двух местах. Он хмурится и направляет меня на рентген. Где, как назло, — длинная-длинная очередь.

Я утыкаюсь в телефон, всячески стараясь игнорировать Гришу, который теперь вздыхает не периодически, а без конца. Каждый его вздох словно комментирует происходящее — громкий, тягучий, с оттенком упрёка. Мы невольно узнаем друг друга ближе, и это только усиливает дискомфорт, потому что мы — разные.

«Почему?» — читаю сообщение от Саши.

«Изменились планы».

«Если дело в месте встречи — можем снова выбрать гостиницу. Любую, какую скажешь».

«Тебе так сложно меня услышать?» — набираю и отправляю. И тут же жалею о тоне.