В лицо сразу бьёт ветер, пахнущий водоемом, и губы начинают печь сильнее — потому что недавний поцелуй впитался в ткани и теперь откликается даже на прикосновение воздуха.

За спиной слышится, как открывается водительская дверь, затем — громкий хлопок и тяжёлые шаги, которые с каждой секундой становятся ближе.

Я не оборачиваюсь. Даже не дышу глубже. Только делаю глоток остывшего чая, чтобы сбить расползающуюся по телу дрожь.

— Мне понравилась ваша компания, — отвешиваю вполне искренний комплимент. — Понравилось то, с какой лёгкостью вы отдыхали, купались и веселились.

То, что Саша стоит прямо за мной, подсказывает тень — она заставляет кожу на затылке покрыться мурашками. Тень настолько высокая, что накрывает мою, в который раз напоминая о разнице в габаритах и росте.

У меня не было против него шансов, когда Устинов вытаскивал меня из такси. Не было ни одного — потому что я сама хотела ему их дать.

— Я не планировал задерживаться — заехал, чтобы поздравить лучшего друга, но услышал, что рядом отдыхает прокуратура, и как-то сразу передумал.

Я резко разворачиваюсь и поднимаю взгляд — от широкой грудной клетки, по линии подбородка и скул, — пока не встречаюсь с насыщенными зеленью глазами. В тот же момент по спине пробегает ток.

Саше идёт любой выбранный стиль — хоть домашний, хоть деловой, хоть спортивный, хоть пляжный. Ему идёт и то, как он держится. Неважно где — в зале суда или на пустыре.

Я ловлю себя на том, что не могу от него оторваться, потому что он удерживает меня взглядом — прицельным и точным, словно вбирает в себя миллиметр за миллиметром, не отпуская ни на вдох, ни на выдох.

— Скажи честно, что ты сделал, когда понял, кто я? — прищуриваюсь, склоняя голову на бок. — Упивался тем, что поимел прокурора, а не наоборот? Было приятно чувствовать себя выше — зная, что я даже не догадываюсь, кто ты на самом деле? Кому ты рассказал, Саш? Родным? Друзьям? Вы смеялись? Перечитывали переписку, комментируя, как наивно я на тебя купилась?

Вопросы сыплются из меня нескончаемым потоком. Те самые, что мешали спать, доводили до тошноты и лезли в голову, как заевшая пластинка.

— Эй, стоп, Оль. Хватит.

— Что? — непонимающе развожу руками.

— Я не смеялся. Ни разу. Даже мысленно. Никто из моих друзей не знал о тебе ни слова, — жёстко пресекает мои догадки Саша, указывая рукой в сторону дороги. — Никто из тех, кого ты видела.

— А кто знал?

— Только мой безопасник. Проверенный временем и обстоятельствами человек.

Я нервно сглатываю, не отрывая от него взгляда. Кровь приливает к лицу, уши пылают. В груди нарастает тупое давление — как перед тем, как расплакаться. Только слёз нет. Есть ярость. И стыд. Я чувствую себя так, будто стою перед ним раздетая — не физически, а до самого нутра.

— И что он предлагал со мной сделать, твой безопасник? — бросаюсь с очередной претензией. — Как именно хотел использовать?

— Что бы он ни предлагал — я бы не согласился.

— Почему? У тебя же есть всё: записи с камер, скрины переписок, личные фото. Может, стоило начать меня шантажировать?

Фразы вылетают резкими, словно оттачиваясь о горло. Саша выставляет руку вперёд — предупредительно, чтобы остановить этот спор, но я бы и дальше носила всё это в себе, если бы не он. Если бы сам не вызвал меня на откровенный разговор.

— Ты сделала неправильные выводы, Оля.

— Неужели?

— Я никогда не пытался подорвать твою честь или репутацию — и не собираюсь. Понятия не имею, каким местом тогда думал, но обещаю: ни тогда, ни теперь, ни когда-либо ещё я не использую это против тебя.

— Чего же ты, блин, хочешь?

Устинов выдыхает, роняя ладони на талию и продолжает, но уже тише и спокойнее:

— Я… хотел бы предложить тебе отношения. Хотел бы, чтобы ты была моей. Моей женщиной — при других обстоятельствах и при других вводных. И мне жаль, что я не тот, кто тебе нужен.

Я прослеживаю каждую реакцию, которая сопровождает эти слова, и понимаю: он говорит всерьёз. Без попытки вызвать жалость, без надежды, без манипуляции. И каждое слово отзывается во мне — то уколом, то теплом — пока я стою на месте, раскладывая эти признания в голове по полочкам и постепенно осознавая: это прощание.

Самое настоящее, чёрт возьми, прощание.

Наверное, поэтому я позволяю Саше подойти, захватить ладонью мою талию и нависнуть сверху, разглядывая моё лицо, мои губы и мои глаза — будто видит впервые. Я чувствую, как к щекам и к низу живота приливает жар, скапливаясь живым, пульсирующим ожиданием.