Я ёрзаю на месте и ерошу светлые волосы у Саши на затылке. С тех пор, как мы не виделись, он подстригся короче — по-бойцовски. И это ему идёт: подчёркивает резкие скулы, линию челюсти и полное отсутствие сантиментов.

Целую уголок его рта, подбородок, шею. Возвращаюсь и повторяю всё по кругу, пока не ловлю сдавленный стон в губы — и пока пальцы, гуляющие в моих трусиках, не сменяются тугим, настойчивым давлением члена в промежность.

Согнув мои ноги в коленях, Саша оседает между ними, ловко отодвигает стринги в сторону — и на секунду замирает. Его взгляд съезжает вниз, в самый центр, и то, как он на меня смотрит, возбуждает сильнее любых прикосновений.

Он приспускает шорты, проводит рукой по всей длине, а затем головкой распределяет влагу между половыми губами. От этого дыхание сбивается, а пальцы судорожно вцепляются в покрывало.

Глубокий толчок заставляет меня запрокинуть голову, вскрикивая от переполняющего ощущения. Второй — выгнуться дугой, будто кости во мне перемололи в крошку. На третий и каждый следующий я только и успеваю ловить затуманенный, тёмный взгляд, чувствовать, как ладонь наваливается на грудь — грубо, с нажимом — и слышать влажные, порочные звуки проникновения. Такие, что воздух вокруг трещит от напряжения и рассыпается фейерверками.

Особенно — когда Устинов срывается в финальном движении, с хрипом вжимается в меня до упора, а затем, выходя, кончает мне на живот. Горячие капли разбрызгиваются между бёдер, оставляя липкий, тягучий след.

Он проводит пальцами по коже — медленно, с натиском, будто втирая следы себя в меня. Просачиваясь в каждую пору, в пульс и в память тела, которая уже не сможет его забыть.

Мне приходится привести себя в порядок буквально в полевых условиях, но это такая мелочь по сравнению с тем моментом, когда автомобиль выезжает с просёлочной дороги к остановке, и мы вызываем такси.

Саша курит в приоткрытое окно. Серьёзный, задумчивый. Я не знаю, о чём он думает, но по линии широких плеч и по тому, как он сжимает сигарету в пальцах, видно — внутри него бушует целый шторм, который он изо всех сил держит при себе.

— У тебя хороший адвокат, — тихо проговариваю, опуская взгляд. — И если у меня будет что-то, что я захочу передать, — я найду, как с ним связаться.

Несмотря на работающий обогрев в салоне, меня периодически трясёт.

Я благодарна Устинову за то, что он ни на чём не настаивает. Ничего не требует. Не заставляет выбирать — ни сейчас, ни потом. Ведь любой мой ответ после случившегося был бы «да». Да, да и да.

А я не знаю, правильно ли это. Готова ли я к столь разрушительным последствиям.

Мне нужно остыть, подумать. Принять решение взвешенно и осознанно — не под влиянием чувств и эмоций, потому что рядом с ним во мне снова преобладает женщина. На все сто процентов из ста.

— Ты меня когда-нибудь разблокируешь? — спрашивает Саша. — Я не собираюсь навязываться. Просто… теоретически.

У небольшого магазинчика с опущенными жалюзи притормаживает такси.

Устинов отправляет сигарету в урну и бросает на меня прямой, открытый взгляд. В его глазах — то самое упрямство, которое я больше не считаю недостатком. В них — ум, сталь и нежелание отпускать.

Я знаю: даже через год, два или три я всё ещё буду им болеть. И я не могу не учитывать это, отвечая ему.

— Если всё закончится удачно, — спокойно киваю и берусь за дверную ручку, — вернее, не если, а когда всё закончится удачно, я напишу первой.

Грудь сдавливает в тиски, несмотря на то что, казалось бы, после этого разговора я должна была почувствовать облегчение. Но эти тиски не ослабевают — наоборот, затягиваются с каждым выдохом, когда автомобиль Саши исчезает из поля зрения.

По щекам начинают беззвучно катиться слёзы — жгучие, солёные. Совершенно не спрашивающие разрешения. Как запоздалый отклик на то, что я слишком долго копила в себе.

***

Прошло четыре недели с момента избрания меры пресечения, а я уже изучила адвоката Устинова досконально.

Профессионал. Собранный. В меру острый, но не истеричный. Он действительно работает, а не имитирует защиту. Это не отмазка для галочки — это настоящий партнёр в бою. И почему-то от этого чуть легче.

Если я не могу быть рядом с Сашей — пусть рядом будет хотя бы кто-то, кто не подведёт. Кто не облажается.

Я слежу за процессом изнутри.

Если адвокат подаёт ходатайство — я читаю его внимательно. Не только с точки зрения закона, но и между строк. Иногда, если прошение составлено с ошибками или слишком прямолинейно, я не отказываю напрямую. Вместо этого возвращаю с нейтральной пометкой: «не предоставлены надлежащие документы». Официально — всё по правилам. Неофициально — это способ дать им второй шанс: изложить иначе, доработать, подать заново. Тише. Аккуратнее. Точнее.