На мне чёрное платье и бесформенный пиджак — благодаря им удаётся скрывать изменения в фигуре на работе. Вряд ли я протяну так до декрета: до него ещё целых десять недель. Но пока это мой единственный способ чувствовать себя в безопасности — без осуждений и догадок.

Вся семья, конечно же, знает. Несмотря на то что я крашусь, собираю волосы и одеваюсь почти как раньше, сестра сказала, что меня выдают смягчившиеся черты лица и какие-то необъяснимые внешние изменения.

У меня есть подозрение, что дело вовсе не в чертах. Просто в нашей семье мало кто умеет держать язык за зубами. Думаю, Ира узнала о моей беременности от мамы, когда мы вернулись из Кипра, — тем более что её визиты и просьбы посидеть с детьми вдруг резко сократились.

— Папа, как всегда, задерживается, — сетует мама, целуя меня в щёку и перемещаясь от плиты к холодильнику. — Сказал начинать без него, хотя у меня ещё мало что готово.

— Давай помогу.

Сестра ставит коалёнка на ноги и ведёт за руку по плитке, напряжённо следя, чтобы он не оступился.

Мама вручает мне досточку и нож и просит нарезать зелень для салата. Я снимаю пиджак, надеваю фартук и встаю рядом. На этой кухне — среди суеты, детского лепета и запахов еды — есть что-то родное и успокаивающее. В то время как за пределами всё по-прежнему зыбко.

Папа приезжает домой через час, когда на столе уже стоит рыба, гарнир и салаты, а мы обсуждаем магазины, где лучше покупать вещи для новорождённых.

Мне ещё рано, я не тороплюсь — даже родственникам запретила что-то дарить заранее. Но понемногу собираю информацию на будущее. К счастью, в моём окружении хватает опытных мам.

По очереди поцеловав нас в макушку, папа располагается во главе стола, расстёгивая верхние пуговицы рубашки. Я ёрзаю на стуле напротив него, как на иголках. Если сегодняшнее заседание окажется финальным и Саше вынесут вердикт — мне придёт сообщение.

Не было ни дня, чтобы этот мужчина не всплывал в моей голове. Мы поставили точку. Я удалила нашу переписку. Но почти дословно помню, с чего всё начиналось: лёгкий флирт, загадочные фото, полунамёки.

Плохие мальчики — беда хороших девочек. Не успеваешь оглянуться, как уже сидишь на семейном ужине, беременна, и ждёшь, когда огласят приговор.

— Как себя чувствуешь, Оль? — осторожно интересуется папа, проехавшись по мне взглядом.

Новость о моём положении стала для него шоком. Знаю, он хотел для меня другого: мужчину со статусом, стабильностью. Без криминального шлейфа. Но в жизни, как известно, не всё идёт по плану.

Первое время мы даже не разговаривали. Игнорировали друг друга, избегали острых тем. Всё изменилось в прошлом месяце, когда во время пикника на природе у меня разболелся живот, и пришлось вызывать скорую.

Как бы там ни было, папа давно озадачился тем, что детскую площадку на заднем дворе нужно расширить — добавить качели, горки. Может быть, батут. Он не умеет говорить о чувствах вслух, зато отлично умеет показывать их поступками.

— Нормально… Тебе положить салат?

Вернувшись на своё место, я перекладываю салфетку с одной стороны на другую, проверяю телефон и бегло читаю входящее сообщение от помощницы судьи с кратким отчётом о том, как прошло заседание.

Итог — условный срок: три года с испытательным на полтора. Большой штраф. Без ограничения на ведение бизнеса. Суд учёл сотрудничество, положительную характеристику и возмещение ущерба.

Ощутив резкий прилив жара к щекам, я почти подрываюсь со стула и, под любопытные взгляды, уношусь на кухню под предлогом достать десерт.

Сердце клокочет, воздуха не хватает. От участившихся в животе пинков по всему телу расходится щекотка, и только тогда я осознаю, как сильно была напряжена.

Я хватаюсь за край столешницы, делаю глубокий вдох-выдох — и в груди, наконец, что-то отпускает. Это облегчение не громкое, не триумфальное. Но оно настоящее.

— Хочешь уехать? — интересуется папа, внезапно появившись за моей спиной. — К нему?

В голове проясняется, когда я делаю плавный разворот через плечо.

Спрятав руки в карманы и насупившись, отец сканирует меня, и я не могу разгадать, что зашифровано в этом взгляде — разочарование, тревога или попытка защитить.

Несмотря на неодобрение моего выбора, я прекрасно знаю, что отец тоже следил за процессом через свои каналы.

И, как мне кажется, ему самому было интересно, как Устинов попытается выбраться. Какими ходами. С кем договорится. На что пойдёт. Это — про характер. Сам факт того, что Саша первым инициировал моё отстранение, когда понял, что заигрался, стал, пожалуй, единственным моментом, когда папа выключил категоричность.

— Просто вышла подышать…

Пауза между нами почти осязаема. Она сгущается в воздухе, бурлит и оседает на плечи, придавливая к полу.

— То, что твоему схемщику удалось избежать максимальной ответственности за свои преступления, — ещё не значит, что ему удастся избежать ответственности за ребёнка, — строго отчеканивает папа, кивая в сторону моего живота, а затем взмахивает рукой к выходу: — Иди. Десерт я подам сам.

Александр