Коллеги открыто перешёптывались, когда я поднималась на сцену, а Саша, прижимаясь ко мне вплотную, не замечает никаких изменений. Абсолютно. Ноль.

Но рядом с ним, несмотря на усталость, я расцветаю. Запах мужского одеколона впитывается в меня, как мгновенный разряд адреналина — запускает внутренний двигатель и выталкивает сонливость буквально до последней капли.

Устинов ворвался в мою квартиру сюрпризом. Хаосом. Вихрем. Как и в мою жизнь, перевернув её с ног на голову, и теперь я даже не помню, как всё выглядело до него.

Он сносит меня своей настойчивостью, пылкостью, и я не теряю равновесие только потому, что крепко обвиваю его шею.

Три месяца казались настоящей пыткой. Я жила в спокойном, размеренном ритме, и это было скучно. Местами — невыносимо. И слишком часто приходило осознание, что я лишь делала вид, будто справляюсь. На самом деле ломалась по кусочкам каждый день без него.

Голова идёт кругом, когда поцелуй углубляется. Он становится влажным и голодным. Наши зубы сталкиваются, губы слипаются, и я не сдерживаю протяжный стон, который переплетается с хриплым, пробирающим выдохом.

На секунду оторвавшись, опускаю ладони ниже.

Мои глаза на уровне белоснежного воротника, а пальцы покалывает от желания прикоснуться к разгорячённой, пышущей жаром коже, ощутимой даже сквозь плотную ткань рубашки.

Я расстёгиваю пуговицу за пуговицей. Слушая рваное дыхание, улавливаю, что воздух между нами становится густым, как перед грозой — и душным, будто температуру в квартире подкрутили минимум на несколько градусов.

Моим щекам жарко, когда я заканчиваю с последней, выдёргиваю рубашку из-под пояса и запускаю ладони по рельефным плечам, груди и животу, покрытым жесткими волосками, которые вызывают щекотку изнутри — где-то под пупком.

Я трогаю, царапаю. Прощупываю каждый изгиб, стараясь запомнить заново.

Устинов смотрит на меня сверху вниз полуприкрытыми глазами. Дышит часто, ноздри широко раздуваются, руки упёрты в бока. Мышцы не просто твёрдые — каменные, литые.

Сделав шаг, он заставляет меня упереться ягодицами в коридорную тумбу — и я нервно сглатываю, оглядываясь по сторонам.

Желание встать перед ним на колени – спонтанное, но необходимое, не как жест подчинения, а как признание того, что я ему принадлежу — несмотря ни на что.

Всё происходит само собой. Я опускаюсь, со щелчком расстёгиваю пряжку ремня и тяну молнию. Рассматриваю чёрные боксёры, плотно облегающие член, вызывающе настолько, что по венам пробегает лава.

Я облизываю губы, освобождая его от ткани, и не могу оторвать взгляд от того, как он медленно покачивается, пружиня вперёд. Увесистый, налитый. Оплетённый тёмными жилами по всей огромной длине.

Саша замирает, не сводя с меня глаз, а когда я обхватываю губами гладкую головку, запрокидывает голову к потолку. Я ощущаю её тепло и пульсацию — и по шипящему вдоху понимаю, что ему это нравится.

Упираясь одной рукой в тумбу, Устинов плавно качает бёдрами мне навстречу; второй — вытаскивает шпильки из моего пучка, распуская пряди на плечи.

Мне приходится ему помочь, потому что он слишком нетерпелив, не справляется, и в этом почему-то есть что-то ужасно трогательное.

Всё смешивается: сбивчивое дыхание, мой стон и его грубая рука, вплетающаяся в мои волосы.

Стоя на коленях между устойчиво расставленными ногами, я обхватываю член у основания, ловлю волну дрожи и медленно втягиваю в рот, ощущая, как он тяжелеет и напрягается под моим языком.

— Оль…

Низкий голос прокатывается по предплечьям мурашками.

Я становлюсь натянутой пружиной, когда Саша наклоняется и вытягивает меня вверх одним уверенным движением, взяв под локоть. Шторм в пронзительных зеленых глазах не оставляет никаких сомнений в том, что ждать он больше уже не может.

Выбрав позу, разворачиваюсь к нему спиной. На пол падает китель, слышится звук цокающей пряжки ремня.

Устинов подступает вплотную, собирает мою юбку гармошкой и рывком достает рубашку.

Пуговицы расходятся с характерным треском, ткань разъезжается, оголяя кожу. Его ладони уже на моей груди — сжимают, сминают, задевают соски.

Это безумно приятно, и я откликаюсь мгновенно.

Это больно ровно настолько, чтобы возбуждать.

Потянув вниз мои стринги, Саша присаживается, ловко стягивает их до щиколоток и помогает освободить сначала одну ногу, потом другую.

Пальцы скользят по коже, раздвигают набухшие половые губы — погружаясь внутрь слишком остро, слишком влажно, слишком нужно.