Вслед за своим братом, остальные тоже начали говорить. Основы языка, передающиеся каждому дракону так же, как Кречет передалась правильность бытия матерью, начали проявляться в них, и они уже пытались прорычать слова навроде «вода», «еда», «хочу», «страшно», «больно», «тут» — а так же важные части тела, навроде «пасть», «морда», «лапы», «когти»; хоть и получались детские, а отнюдь не взрослые звуки, а остальной язык должен был прийти после, от взрослых. Ну и конечно же, они изначально знали, хоть и не использовали, слова, обозначающие «опасность», «иди сюда», «прячься», «оставайся», «держись со мной», «безопасно» — и всё остальное, что нужно знать, чтобы правильно следовать за взрослым и оставаться целым и невредимым.

Но всё же, это не могло сравниться с тем, как говорил Звёздочка — целыми словами, которые он не мог знать из инстинктивной памяти. Однажды Кречет даже спросила его, откуда же он знает столько слов. «Я просто посмотрел на то, как твой голос в голове связывает мысли со словами, и повторяю вслед за тобой, — ответил сын. — И часто смотрю на это снова, когда забываю…»

«Интересно, а как ночекрылые мамы обучают своих детей словам? Может у них есть какие-то особые мысленные практики для маленьких мыслечтецов?» — подумала Кречет, сразу же получая «Хотел бы я знать» от Звёздочки. Ничего не говоря, она просто облизала его мордочку, заставляя его довольно отфыркиваться, думая о том, что кто-то опять отвечает на мысли. «Вот бы ты тоже была мыслечтицей, тогда бы мне даже не пришлось с тобой говорить словами!» — немного обиженный на такую, как они считал, нечестность отвечал драконёнок, вызывая невольную улыбку.

К сожалению, Ласт пока ничего не нашёл. Ночекрылые были поистине скрытными драконами, жившими на своём загадочном острове, и ничего, что хоть как-то открывало бы их природу мыслечтения, в открытом доступе не лежало. А копать глубже было опасно — не дай луны этот интерес будет замечен их наблюдателями. Тогда могут возникнуть вопросы к нему, а там и то, что он беглец, накопать могут. Так что к сожалению, пока что Звёздочка продолжал слышать мысли всех в пещере, не в силах отгородиться. И Кречет небезосновательно боялась, что радиус его способности с возрастом увеличиться — и тогда даже выйдя за пределы гнездовой пещеры никто не будет обезопашен от его мыслечтения. Ласт и Бархан этому явно не обрадуются… и будут вынуждены привыкать, как уже привыкла Кречет.

А Дождекрылка смотрела на их разговор — и вдруг вспыхнула красным, привлекая к себе внимание. Но не потому, что она была зла. Нет, она просто… пыталась скопировать окрас матери! В её мыслях царило решительное напряжение, когда она старательно подбирала оттенок цвета, переливаясь всем красным, что только существует — и наконец, с гордым пищанием приняла ало-красную чешую Кречет. Конечно, не идеально, конечно, её телосложение и крылья были другими — но Кречет не могла удержать гордого урчания от того, что её дочка пытается быть на неё похожей. И конечно же, она тоже оказалась лизнутой по спине, отчего сразу же потеряла окрас и стала розовой под тихую улыбку матери, а крылья снова рефлекторно распахнулись от нажима её языка.

Конечно же, исследовательские прогулки продолжались. Кречет погружала драконаят на спину, а потом уходила в новую часть пещеры, терясь о неё мордой. Так дети узнавали пещеру с высоты маминой спины, а она оставляла метки «границы» территории, позволяя детям как понять своё местоположение относительно большой маминой фигуры, так и не бояться исследовать.

Десяток шагов для неё — целый новый кусок мира для них. Провал выхода, небольшие сталагмитовые колонны у стены, берег подземного ручья — всё это попадало на их мысленную карту. День за днём, драконята исследовали всё пространство гнездовой пещеры, и, подросшиие и обрётшие ещё больше энергии, теперь вовсю использовали её как игровую площадку. Мама показывала как правильно ходить — и дети повторяла за ней. Показывала, как раскрывать крылья — и они хлопали крылышками в ответ, и зачастую даже без её примера, просто подчиняясь бессознательным импульсам в плечи крыльев, что развивали их мышцы для будущих полётов. Если сверху падала какая-нибудь ящерица, или из входа запрыгивал пещерный кузнечик, они тут же неловко и неумело пытались их ловить, закономерно зачастую проваливаясь в этом деле, но не унывая. Ну и конечно же, детские потасовки, в которых разве что Дождекрылка не почти не принимала участия, предпочитая вместо этого пытаться залезть на сталагмиты, будто это какие-то причудливые деревья.

И Звёздочка играл вместе с остальными. Несмотря на то, что из-за своей речи он звучал как взрослый, он всё ещё был неугомонным, любопытными и игривым ребёнком. И поначалу очень удивлялся, ловя такие мысли от Кречет — почему это то, что он научился говорить от мамы должно означать, что он должен не любить играть с сиблингами и обнюхивать пещеру в исследовательских целях? Она пыталась объяснить, но маленький Ночекрыл так и не понял эту логику, и, в конце-концов, просто перестал обращать внимание на эти странные взрослые мысли.

Территория защиты теперь распространилась на всю пещеру. Периодически Кречет обходила её, проверяя носом на каждую угрозу и запах, а потом снова ложась на свой обычный наблюдательный пост. Запахи самцов организовались в дорожку, смешанную с запахом свежей добычи — и это успокаивало. Они становились всё более знакомыми для её материнских чувств, и она меньше напрягалась, когда они подходили близко — если, конечно, не нарушали правильную позу. Дети, повторяя за её уверенностью, тоже перестали прятаться под боками матери, и активно принюхивались, когда Ласт или Бархан снова приходили.

— Вот скажи, когда ты снова станешь обычной Кречет, а не той, при которой приходится пригибаться, когда входишь в её пещеру? — весело спросил последний, когда в очередной раз принёс пару тушек. — А то с моей лапой это чуточку сложнее, чем моему сотоварищу.

— Когда они достаточно подрастут и перестанут выглядеть так уязвимо! Примерно через месяц-другой…

Бархан кивнул, и положив еду в пределах досягаемости, снова ушёл, до самого выхода провожаемый детьми, что пока всё ещё ходили переваливаясь с бочка на бочок, но уже были весьма любопытными и запоминали его (и Ласта) запах. Дождекрылка так и вообще не стесняясь высовывала свой раздвоенный язычок, гибко собирая его кончиками витающие в воздухе запахи и утверждая, что так ей гораздо легче уловить их различия.