– Ты посмотри на себя – ты в полном расцвете и до сих пор не замужем. Ты понимаешь, о чем я говорю, Кристина? Долг матери – беспокоиться за свою единственную дочь, особенно когда речь идет о таких вещах.

– Я приехала к тебе, мама. И переживания из-за мужчины, который бросил меня сто лет назад, тут ни при чем, черт возьми.

– Если бы ты позвонила, прежде чем ехать, то узнала бы, что это сущая ерунда. – Йорца коснулась кусочка пластыря у себя на правом виске. – Просто я немного поскользнулась, вот и все. Точнее, споткнулась о ковер. Не о чем беспокоиться.

Кристина отняла у матери руку. От ее проницательного взгляда ей стало не по себе. Она вдруг почувствовала, что проголодалась.

Мать просияла так, словно прочла ее мысли.

– А знаешь, Кристина, у нас сегодня фирменный ужин. На кухне как раз готовят твое любимое, – сказала она так, словно никакой размолвки и не было.

Кристина расслабилась, села на кровать рядом с матерью, и они обнялись.

– Пироги? – удивленно спросила она.

Ее мать улыбнулась:

– Точно! Нас же тут трое из Детройта, вот мы и повлияли на состав меню.

Кристина посмотрела в окно. За ним росла яблоня, вся в молодых почках, готовых вот-вот лопнуть. Ей невольно вспомнились убитые студентки, которые никогда больше не увидят нежной красоты цветущих деревьев.

– Почему ты опять хмуришься, Кристина? Тебе не идут эти мешки под глазами. Ты мало спишь.

Кристина перевела дыхание:

– Все из-за начальства. Они хотят приковать меня к столу, вместо того чтобы дать мне ловить убийцу.

– Ты знаешь, как я отношусь к тому, что ты вечно хватаешься за самую опасную работу. Ты слишком напрягаешься, Кристина. Это не годится для такой красивой девушки, как ты. В твоей жизни должно быть что-то еще кроме погонь за убийцами. Жизнь – это вообще не бег наперегонки со временем.

Кристина невольно глянула на часы:

– Да ладно, мама. Я судебный медик, специально обученный расследовать ужасные поступки людей. Я знаю свое дело, и я его делаю. Но я терпеть не могу бесполезных совещаний руководителей подразделений и не хожу на них.

– Вообще-то в заседаниях и бумагах тоже есть смысл, – возразила Йорца. – И не тебе решать, так это или нет. – Морщинка на лбу матери заставила Кристину вздрогнуть: вот такой лоб будет и у нее самой через тридцать лет.

Она вздохнула. Научится ли ее мать когда-нибудь гордиться тем делом, которым зарабатывает на жизнь ее дочь? Во дворике за окном показались двое обитателей дома, они шли, опираясь на алюминиевые ходунки. А есть ли смысл работать всю жизнь только для того, чтобы в старости попасть в такое вот место?

Ей захотелось позвонить Макфэрону и сказать ему, что шериф Бойнтон прекратил расследование, но она сразу передумала.

Йорца потянула дочь за рукав:

– Так что случилось, Кристина? У тебя такой мрачный вид.

– Извини, мама. Я работаю над одним делом в Индиане, а местный шериф не желает сотрудничать.

– Как, тот милый шериф, который помогал тебе раньше? Который спас тебе жизнь? Ты же была так уверена в нем, Кристина?

– Нет, это новое дело, мама. И это не Джо. С ним у нас все по-прежнему хорошо. – Это прозвучало так, словно их с Макфэроном отношения были безупречны, как в рекламе, хоть бантик привязывай, хотя на самом деле она была в полном смятении, а ее жизнь запутана, как никогда раньше. В одном мать явно права: долгий одиночный полет начал сказываться на ней. Студенчество давно миновало. В предрассветных сумерках она все чаще замечала, что из тускло освещенных зеркал мотелей на нее смотрит усталое лицо.

– Это твое слепое пятно, Кристина, – сказала ее мать. – Так было всегда. Когда дело касается мужчин, ты плохо видишь. Совсем плохо.

И она сжала щеки дочери своими морщинистыми ладонями:

– И это моя вина, понимаешь? Я проводила с вами слишком мало времени, когда ты и твой брат были детьми.

Мать вдруг осунулась, стала какой-то измученной.

– Понимаешь, в какой-то момент я почувствовала, что у меня нет больше сил. И сдалась. – Она отвернулась, словно стыдясь себя. – Я не знала, где взять время на все: готовку, уборку, работу. Но хуже всего было то, что я не знала, как вести себя с тобой и Хансом. И не могла быть рядом с вами.

– Все хорошо, мама. Не надо…

– Я лежала в кровати в своей спальне и тревожилась, – продолжала Йорца, как будто не слыша дочь. – Я очень тревожилась за вас. Я слышала, как вы с Хансом спускались по лестнице по утрам, и ваш отец тоже, но просто не могла встать и… – Йорца посмотрела на Кристину полными слез глазами. – Я никогда не дарила тебе и Хансу той любви, которую мать должна дарить своим детям, я знаю.

А твой отец… – Она помолчала и печально покачала головой. – Он только и твердил, какая ты ленивая, как мало тренируешься, и так далее. Он был гораздо снисходительнее к Хансу, чем к тебе, Кристина. Не знаю почему… – Йорца покачала головой. – Ты ведь совсем не была ленивой, Кристина. Ты плавала, хорошо училась. Я так гордилась тобой! Видел бы он сейчас, к чему привели его вечные придирки. Это из-за него ты не доверяешь себе в отношениях с мужчинами.

Кристина похлопала мать по плечу:

– Это не так, мама.

Хотя, скорее всего, мать не ошибалась. Ее и правда часто не было дома, когда Кристина росла, а отец постоянно критиковал ее в детстве. Не знавшая безусловной отцовской любви Кристина и через много лет после смерти Германа Прюсика – а он скончался в то самое лето, когда на нее напали в Новой Гвинее, – ощущала в своей жизни какую-то пустоту. Вернись она тогда из экспедиции всего на месяц раньше, она бы еще застала отца в живых. И, может быть, они успели бы поговорить.