В машине Кристина быстро написала Миранде, что не вернется сегодня, так как у нее заболел член семьи. Если с матерью все в порядке, то она прилетит в воскресенье.

Потом она забила координаты дома престарелых в GPS-навигатор, повернула ключ зажигания и вставила в проигрыватель диск Баха для прослушивания в дороге. Ей хотелось отвлечься.

Два часа спустя Кристина уже ехала через реку Огайо. День был ясный, и с высокого моста она видела, как под него, морща мутную речную воду, заходит баржа с платформой, доверху груженная стальным прокатом. Въехав в Кентукки и следуя инструкциям навигатора, Кристина миновала небольшой дорожный затор в центре Луисвилла. К счастью, до проведения традиционного кентуккийского скакового дерби было еще далеко, так что водителей из других штатов было мало. Кристина проехала мимо закусочной с рекламой дежурного блюда: белый хлеб с подливкой – 99 центов. И как только ее мать решилась переехать в штат, где так отвратительно кормят? И Кристина вспомнила ароматы домашней колбасы и перогов [26] , которые витали на крохотной кухоньке их двухэтажного дома в Детройте, когда там хозяйничала Йорца.

Мать Кристины, эмигрантка из Польши, вырастила двоих детей – Кристину и ее старшего брата Ханса – в Хамтрамке, районе Детройта, где селились в основном выходцы из Восточной Европы, а в конце жизни взяла и выбрала себе дом престарелых не где-нибудь, а в столице коневодческого штата Америки. Кристина никогда не могла понять, почему она так поступила. Уж точно не потому, что туда же, овдовев, отправились две ее соседки из Хамтрамка, – в этом Кристина даже не сомневалась.

Кристина въехала на круговую подъездную дорожку Центра помощи престарелым «Рэндольф Армз» и остановилась под портиком, у крыльца с широкими ступенями и пандусом для инвалидных колясок. Когда она вошла внутрь здания, ей в нос ударил перегретый воздух, пропитанный запахами старости, моющего средства и искусственного соснового ароматизатора. У нее не осталось никаких сомнений в том, что здесь старикам в основном помогают умирать. Вокруг слонялись, опираясь на алюминиевые ходунки, сутулые кандидаты в покойники. Одежда мешками висела на их костлявых телах, казавшихся безвольными из-за отсутствия мышц.

Дежурная медсестра, брюнетка с туго зачесанными назад волосами, заметила Кристину из коридора и подошла к ней. Мягкие белые туфли медсестры ступали бесшумно.

– Я так рада, что вы приехали, – сказала она. – Вы же Кристина, верно?

Кристина кивнула.

– Ваша мама часто рассказывает о вас, – широко улыбнулась медсестра. От нее пахло сладкой сдобой с корицей.

– Что с ней случилось, Франческа? – спросила Кристина, прочитав имя на пластиковой бирке на полиэстеровом халате женщины. – Мне можно ее увидеть? – Кристина взглянула через плечо сестры в сторону материной палаты и провела пальцами по волосам – надо было помыть голову.

Франческа похлопала Кристину по руке:

– Не волнуйтесь. Она просто немного запуталась. Сегодня она в порядке.

Немедицинское объяснение сестры только сильнее затянуло нервный узел в животе Кристины.

Она нашла на втором этаже палату № 14 и нерешительно замерла у открытой двери. Ее мать в халате сидела на краю кровати и смотрела в окно. Волосы у Йорцы были мокрые – наверное, только что из душа.

Кристина поставила на пол чемодан. Мать услышала и подняла глаза. Для Кристины было облегчением увидеть ее ястребиный взгляд.

– Кристина? – В тоне старой женщины послышалось суровое удивление. Ее седые волосы были подстрижены по-мальчишески, чтобы легче было мыть и расчесывать, а нахмуренный упрямый лоб сильно напоминал лоб самой Кристины.

– Я просто оказалась тут неподалеку, мама, – сказала Кристина, очень стараясь, чтобы это не прозвучало как оправдание. – И решила заскочить к тебе, узнать, как у тебя дела.

Йорца вопросительно подняла брови – так смотрит мать, которую дочь безуспешно пытается одурачить, уже не в первый раз.

– Если я не вовремя, то…

Йорца махнула рукой.

– Могла бы сначала позвонить, – ответила она с характерной для нее резкостью и стала вытирать влажные волосы полотенцем, которое Кристина не заметила у нее в руках.

– Но, мама, когда мне позвонили и сказали, что тебя нашли на полу без сознания, я, конечно, забеспокоилась, – объяснила она, теперь уже точно оправдываясь.

Мать озадаченно хмыкнула:

– Да? Как мило. Дети бегут со всех ног, стоит тебе упасть. Прямо хоть не вставай.

Кристина сжала плечо матери, исхудавшее из-за утраты мышечного тонуса – не то что в детстве Кристины, в Детройте, когда мать то и дело скребла щеткой из кабаньей щетины кухонный пол.

– Мама, я исправлюсь, обещаю. Как только все уляжется, давай съездим в Мамонтовы пещеры, хочешь? Я слышала, там потрясающе.

А сама поморщилась при одной мысли о том, чтобы снова лезть под землю: недавних занятий спелеологией ей хватило с лихвой. Мать подняла брови и спросила:

– Опять проблема с мужчиной, да? – Йорца покачала головой. – У тебя слишком мягкое сердце, Кристина. Тебя легко ранить, особенно тому, кого ты ценишь больше всех, к кому привязываешься. Ты возводишь такого человека на пьедестал, а он потом делает тебе больно. Я все знаю. Не нужно ничего объяснять. Просто посмотри на себя.

– Мама, пожалуйста. Это же было пятнадцать лет назад, даже больше.

И Кристина в миллионный раз упрекнула себя за то, что вернулась домой после того, как ее роман с научным руководителем в аспирантуре закончился катастрофой. Она была так опустошена и удручена тогда, что ее состояние не укрылось от материнского глаза.

– Я приехала к тебе не потому, что уважаю или не уважаю мужчин и возвожу или не возвожу их на пьедестал. Я работаю над делом. Точнее, над двумя сразу.

Йорца внимательно взглянула в лицо дочери, затем потянулась и взяла ее руки в свои.