В третьей главе мы рассмотрим Пятикнижие в целом, на макроуровне, а в четвертой обратимся к уровню отдельных историй — к тому, как трансформируются мифологические материалы, попадая в новый тип повествования — библейский рассказ. Ему, как мы увидим, чужда завершенность мифа — напротив, он направлен на то, чтобы проблематизировать реальность, вызывать у читателя фундаментальные вопросы. Тем не менее он может, с одной стороны, происходить из архаических мифов, а с другой — принимать на себя объяснительные и идеологические задачи, которые ранее были характерны для этих мифов.

Таким образом, мы на нескольких уровнях рассмотрим новые роды представлений и текстов (которые пришли в еврейском мире на смену архаическому мифу), чтобы убедиться как в их родственности мифу, так и в их отличности от него. Дальнейшая их судьба — и в том числе ремифологизация — останется уже за рамками этой книги, однако войдет в ее вторую часть — «Мифы в иудаизме и каббале».

В этой главе мы предпримем попытку заглянуть в мир представлений, которые существовали у древних израильтян до окончательного формирования Библии и были ею в значительной степени упразднены. В следующих главах мы увидим, как это упразднение происходило, и разъясним многие понятия, звучащие в этой главе лишь вскользь. Здесь же нашим предметом будет попытка реконструкции всего того, что роднило израильтян с другими народами древнего Ближнего Востока. Этот общий духовный мир, восходящий к бронзовому веку, мы условно обозначили как «архаический» по отношению к «классическому» для евреев библейскому монотеизму и другим интеллектуальным революциям осевого времени.

Библейский корпус стремится оставить у читателя впечатление, будто уже на самой заре своего существования израильский народ столкнулся с чудом Синайского откровения — и этот опыт перечеркнул, затмил весь их предшествующий религиозный опыт. Впрочем, и тот был частично связан с семейной религией потомков Авра(ѓа)ма (Авраама) [7] , то есть с явлением того же Божества, невидимого и неизобразимого. Но так ли это было на самом деле? Тщательное исследование текста и археологических свидетельств показывает, что, по-видимому, до поры до времени многие жители древнего Израиля были теми, кого Библия назовет язычниками: они поклонялись как разным богам, так и различным культовым объектам (в том числе изображениям) подобно соседним народам. Как мы убедимся, разделяли они с соседями и архаически-мифологический характер верований.

Синайское нагорье — один из возможных прообразов места дарования Торы. Г. Фэнн, «Вид на восток от горы Рас-Суфсафе», ок. 1881–1884 гг.

The New York Public Library Digital Collections

Уже сам настойчивый запрет библейского законодательства на верование в других богов или изготовление культовых изображений намекает, что именно такова могла быть реальная практика многих израильтян. Подтверждает это при внимательном рассмотрении и буква библейского повествования: сразу после Откровения трансцендентный Бог, как утверждается, получил изображение в виде быка (золотого тельца, Исх. 32:1–6), а на протяжении дальнейших странствий по пустыне единобожие могло соседствовать с жертвами каким-то языческим божествам или демонам — волосатым сеиримам (сеирам, s??irim, Лев. 17:7). Обе практики сурово критикуются, но рассказ о них, скорее всего, отражает реальное положение дел на протяжении многих веков.

То же относится и к историографическим рассказам об эпохе, предшествующей Вавилонскому плену в VI в. до х. э.: мало того, что значительная часть народа поклоняется различным божествам (которых библейские авторы пытаются объяснять иноземным влиянием), — в центральных святилищах Самарийского царства Господь представлен в виде статуи быка (3 Цар. 12:26–33), а в Иерусалиме рядом с Ним спокойно существуют различные культовые объекты, включая статуи, «ашеры» (см. ниже), колесницу солнца и медного змея Нехуштана (4 Цар. 18:4). Таким образом, в реальности библейскому единобожию предшествовала, а какое-то время и конкурировала с ним религиозная культура совсем другого типа, обладавшая своей мифологией, близкой к другим мифологиям древнего Ближнего Востока.

Крайне мало известно о добиблейских верованиях евреев: все, с чем мы имеем дело, суть лишь осколки языческого прошлого, сохранившиеся в библейских текстах, порой даже вопреки воле их авторов и составителей. Иногда, например, какой-то текст мог казаться слишком авторитетным, а образ слишком традиционным, чтобы его изъять, а иногда более ранний текст подвергался трансформации, следы которой остались различимы глазу исследователя. В других случаях мы узнаем о реальных верованиях лишь из критики, которую на них обрушивают авторы текстов еврейской Библии. Помимо прочего, мы можем проследить, как эти верования адаптировались к библейскому монотеизму и, соответственно, трансформировались.

Не менее важным источником здесь служат тексты, созданные соседними народами. В архаический период мир древних израильтян представлял собой, по-видимому, частный случай мира ханаанейского, процветавшего в бронзовом веке на Восточном побережье Средиземного моря. Ханаанейцы — носители западносемитских языков ханаанейской группы — населяли в это время Южный Левант, в том числе и земли, ставшие затем Израилем и Иудеей; к числу ханаанейских народов относятся по языку и древние евреи, которые, несмотря на позднейшую (в Библии) религиозную полемику с ханаанейской религией, все равно, по-видимому, свой язык называли ханаанейским (Ис. 19:18). Мы знаем о восточносредиземноморских (ханаанейских) верованиях прежде всего из библиотеки города Угарита — важного торгового центра позднего периода бронзового века [8] . Найденные там эпические поэмы о богах дают сопоставительный материал для реконструкции добиблейской мифологии в регионе. В железном веке наследниками ханаанейского мира выступали города-государства финикийцев, в том числе Тир, Сидон, Библ и впоследствии Карфаген; эллинизированная версия финикийской теогонии доступна нам также в позднеантичных фрагментах Филона Библского [9] .

Доставшиеся нам фрагменты зачастую недостаточно информативны. И наоборот: там, где они информативны, могут противоречить друг другу, а не складываться в единое целое. Это связано с тем, что при отсутствии единой власти разные города-государства Ханаана имели свои локальные мифы и верования, похожие в общих чертах, но различавшиеся в конкретике. Тем труднее реконструировать еврейскую версию этой мифологии.

Так, сегодня понятно, что Господь [10] (в еврейской Библии Он имеет собственное имя, составленное из четырех букв — Y, H, W и H, чтение которого было со временем табуировано и затем утрачено) первоначально был лишь одним из многочисленных божеств, сыном верховного божества (Эля или Эльона). Рядом с Ним существовали другие божества, среди которых Он мог быть даже не самым старшим, а также божественная супруга — Ашера. Став единственным Божеством, этот YHWH перетянул на себя, как мы увидим, имена и черты других архаических божеств.