Всего на принудительные работы было вывезено около 2,8 миллиона советских граждан, из них к концу войны около двух миллионов еще жили в Германии. Они составили подавляющее большинство огромного количества русских, освобожденных союзниками в 1945 году и попавших в руки «СМЕРШ».

Следующую по численности категорию составляют, вероятно, военнопленные, прошедшие через все ужасы плена и выжившие, а затем трудившиеся на предприятиях военно-промышленного комплекса германского рейха.

Третья категория, резко отличающаяся от двух первых, — это собственно беженцы.

Молниеносная скорость, с которой продвигались немецкие войска в первые дни и недели войны, разительный контраст между уровнем жизни в Советском Союзе и странах Европы, мстительное отношение советского правительства к гражданам, «запятнавшим себя» контактами с иностранцами, — эти и множество других соображений политического, экономического и личного свойства погнали тысячи советских граждан на Запад. Многие из тех, кто раньше имел нелады с властями или боялся вновь оказаться в руках НКВД или «СМЕРШ», воспользовались немецкой оккупацией для бегства из Советского Союза. Еще больше народу бежало или было вынуждено уйти, когда спала волна немецких побед. Тем, кто решил бы остаться, предстояло зачастую по нескольку дней или даже недель провести в прифронтовой полосе, в самом центре боев, на линии фронта, и крестьянские семьи, гонимые инстинктом самосохранения, грузили свой жалкий скарб на телеги и уходили проселками к Польше.

После советской победы под Сталинградом в 1943 году, возвестившей о начале крушения гитлеровской Германии, на Запад двинулись целыми районами. У некоторых этнических групп просто не было другого выхода, как, например, у этнических немцев (их называли «фольксдойче»). Их после 1941 года эвакуировали в Вартегау (западная Польша) — в те места, откуда два столетия назад переселились в Россию их предки.

Большая часть коренного населения Кавказа пыталась убежать на Украину и оттуда двигаться дальше. Среди кубанских казаков и горных кавказских народностей дольше всего продолжалось сопротивление большевизму. Именно эти места дали генералам Л. Г. Корнилову и А. И. Деникину многих лучших солдат Белой армии, и даже в мирное время тут то и дело вспыхивала партизанская война против советских завоевателей. Немецкие оккупационные войска вели себя здесь в целом корректно и пользовались широкой поддержкой населения. Когда в конце 1943 года немецкая армия получила приказ уйти с Кавказа, многие, в том числе казаки, двинулись вслед за ней навстречу суровой зиме, уходя от судьбы, которая была им слишком известна.

Свидетель этого исхода писал:

«Всю ночь за окном слышался скрин телег и крики погонщиков. Беженцы ехали на лошадях, на быках, на коровах или просто шли пешком, погрузив свои вещевые мешки на чужие телеги... Некоторые деревни почти полностью обезлюдели».

В январскую стужу толпы отчаявшихся шли по степи, перебирались через замерзший Керченский пролив в Крым. Многие умерли от голода и холода, многих расстреляли с бреющего полета советские летчики.

Определить хотя бы приблизительно число этих беженцев трудно. Возможно, их было около миллиона, но так как позже многие из них попали — или были отправлены силой — в русские трудовые и военные формирования, организованные немцами, невозможно статистически отделить их от других категорий.

Кроме миллионов советских граждан, попавших в Германию после 1941 года в качестве беженцев, пленных или насильственно вывезенной рабочей силы, многочисленную группу составили те, кто решил сражаться против Красной Армии или помогать немцам в борьбе с ней. Таких насчитывалось от восьмисот тысяч до одного миллиона человек.

«Вы думаете, капитан, что мы продались немцам за кусок хлеба? — поведал на допросе в «СМЕРШ» один из «коллаборационистов». — Но скажите мне, почему советское правительство продало нас? Почему оно продало миллионы пленных? Мы видели военнопленных разных национальностей, и обо всех них заботились их правительства. Они получали через Красный Крест посылки и письма из дому, одни только русские не получали ничего. В Касселе я повстречал американских пленных, негров, они поделились с нами печеньем и шоколадом. Почему же советское правительство, которое мы считали своим, не прислало нам хотя бы черствых сухарей? Разве мы не воевали? Не защищали наше правительство? Не сражались за Родину? Коли Сталин отказался знать нас, то и мы не желали иметь с ним ничего общего».

В конце войны в задачи «СМЕРШ», таким образом, вошла также проверка многомиллионной «армии» советских граждан, возвращавшихся из плена. Английские и американские разведслужбы, стремясь скрупулезно выполнить свои обязательства перед союзником (об обязательном возвращении граждан в страну проживания), участвовали порой в варварских репатриациях. Многие из двух миллионов советских граждан, которых они, часто против воли этих людей, вернули на родину, просто сменили гитлеровские концлагеря на советские. Как завуалированно признавала даже советская официальная история, «СМЕРШ» «с недоверием» относился к более чем миллиону советских военнопленных, переживших ужасы немецких лагерей. Почти все рассматривались как дезертиры.

Советское политическое руководство имело «внул — ренний отдел», который руководил слежкой за советскими военнослужащими и гражданами в послевоенной Западной Европе, возвращением репатриантов и «предателей». Этому служила армейская контрразведка «СМЕРШ». Это гестапо в квадрате. «СМЕРШ» играл такую роль, как военно-полевой суд в армии в военное время.

Если по сталинской терминологии НКВД — это обнаженный меч пролетариата, то «СМЕРШ» — это острие меча.

Рука об руку со «СМЕРШ» работал отдел по репатриации советских граждан. Все без исключения работники этого отдела являются кадровыми офицерами «СМЕРШ» (или НКВД). Почетная задача водворения заблудившихся советских граждан в лоно матери-родины находится в надежных руках. Офицеры репатриационных миссий на территориях союзников по совместительству выполняли функции более щекотливого характера: шпионов-резидентов, шпионов почтовых ящиков и шпионов-курьеров, если уж говорить профессиональным языком. Функции упомянутых «штатных должностей» ясны и без дополнительных объяснений.

Об организации репатриационных комиссий было официально объявлено 24 октября 1944 года, то есть через неделю после того, как англичане пообещали наркому СССР В. М. Молотову лично проследить за возвращением всех потенциальных репатриантов на родину.

Главой комиссии был назначен генерал-полковник Филипп Голиков.

Это назначение представляется весьма любопытным. Ведь с точки зрения советских руководителей, все советские солдаты, попавшие в плен, заслуживали сурового наказания — ибо в плен их могла привести либо трусость, либо нерадивость. Но тогда не странно ли, что руководство репатриационными операциями Сталин поручил одному из самых трусливых и несостоятельных советских генералов? Более того, Голиков был из тех военачальников, на ком лежала главная вина за неподготовленность СССР к войне — за неукомплектованность армии, вследствие чего, в первую очередь, и попали в 1941 году в плен большинство советских солдат и офицеров. Будучи с июля 1940 года начальником разведывательного управления Генерального штаба Красной Армии, он совершил на этом посту множество непростительных ошибок, повлекших потерю сотен тысяч человеческих жизней. Позже, во время обороны Сталинграда, Н. С. Хрущев подал рапорт о том, что Голиков панически боится немцев, и Голикова с поста сняли.