Шрифт:
Рабочие зашумели, голоса полнили всё пространство цеха, и в общем гвалте никто не услышал приглушенного выстрела.
Прикрепленные рванулись к стрелку, рассекая толпу, а Брежнев покачнулся, удивленно отшагивая на подгибавшихся ногах. Серый костюм под распахнутым пальто вдруг окрасился растущим пятном, отливавшим черным глянцем… Это было дико и невозможно, но это было!
Аристов едва успел подхватить падавшего Леонида Ильича, пачкая руки в темной венозной крови, брызнувшей из выходного отверстия на спине. Генсек рухнул, увлекая Бориса Ивановича за собой, и короткий металлический отгул прозвучал в пугающей тишине. Казалось, люди в цеху даже перестали дышать.
Неуклюже елозя на коленях, посол крикнул в толпу:
— Врача! Немедленно!
Местный фельдшер протолкался, и неуклюже взбежал по трапу — на свой белый халат он накинул ватную телогрейку. Согнувшись над телом Брежнева, медик суетливо искал пульс… Бесполезно — меткая пуля разорвала сердце. Аристов, с искаженным бледным лицом, медленно вставал с колен. Как будто продолжая движение, он снял шапку-пирожок и опустил голову.
— Умер, — тяжко упало крайнее слово.
Заводское начальство, сопровождающие, рабочие торопливо сдёргивали шапки, теплые кепки, фуражки. Ошеломленные, испуганные, люди еще не слишком верили произошедшему, до них не сразу доходило, что человек внезапно смертен, и только шелест голосов набирал и набирал силу:
— Умер… Скончался…
— Матка бозка…
— Убили…
— Убили!
Глава 14
Понедельник, 15 января. Утро
Ленинград, Измайловский проспект
В окно, тронутое росписью инея, мощно вливалось солнце — тугие лучи зашли в тыл белёсой и пепельной хмари, и вовсю расширяли лазурный плацдарм, светоносной силой обороняя ясность. Красота!
Я дремотно улыбнулся, словно пародируя Будду.
Ведь и на душе просветлело — за все зимние каникулы меня ни разу не потревожили цэрэушники. Первые дни января я еще напрягался по старой памяти, но привык к хорошему — и даже испытывал к мистеру Вудроффу некую извращенную благодарность. Спасибо, мол, что дали отдохнуть спокойно!
А я до того разрезвился, что дважды выбирался на лыжню — один раз с Паштетом, в другой — с родителями. Взмокну, вымотаюсь, промерзну, но как же здорово — синее небо, зеленые сосны и белый снег. Классика!
И снова школа, третья четверть… Последняя третья четверть.
Я поневоле свыкся с бытием ученика, да и время, драгоценное время тратилось не зря. Где, если не в школьном комитете комсомола оттачивать лидерские таланты — мягкого убеждения и строгого принуждения? Проще всего дать команду, но мы же не в армии! Значит, надо изловчиться, и так повернуть ситуацию, чтобы люди сами, с охотой и азартом, делали то, что от них требуется.
А наш поисковый отряд? За осень он вырос как бы не втрое — новички с нетерпением ждут теплых майских дней. Ага, теплых…
Помню я, по какой холодине мы бегали рано утром, и как сухарно хрустел ледок под ногами! Ничего, зато полезно…
Зевая и продирая глаза, я с удовольствием потянулся — меня разбудило клацанье замка, когда мама захлопнула дверь за собой.
Прошлепав в ванную, помок немного под струями душа, смывая сонную одурь, вытерся и натянул треники.
Прислушался, замерев.
С лестничной площадки донеслись, стихая, тяжелые шаги соседки. Заурчала канализация. Открытая форточка пропустила натужный вой мотора. И тишина…
Гулкая утренняя тишина, которую я обожаю. Наверное, потому, что не слишком часто удается ее ощутить…
Задребезжал телефон. Ну, вот…
— Алё?
— Та радио слушаешь? — осведомилась трубка Пашкиным голосом. Очень серьезным голосом.
— Н-нет, а что?
— Брежнева убили!
Мои мысли рассыпались, словно кубики кособокой детской башенки.
— Это… точно? — выдавил я.
Меня потряхивал нервный озноб, а в голове звучал и звучал, как заезженная пластинка, панический надрыв: «Доигрался?! Доигрался?..»
— Точнее не бывает! С самого утра передают. Его где-то в Варшаве застрелили, прямо на митинге! Какой-то… этот… националист!
— Понятно…
Не прощаясь, не думая, я бросил трубку на рычажки, и торопливо прошаркал к полочке, с которой еле слышно бубнило радио. Резко выкрутил ручку, похожую на колпачок от тюбика с зубной пастой.
— … Четырнадцатого января, в шестнадцать часов тридцать минут, — ворвался в комнату высокий женский голос, отчетливо дрожащий в прямом эфире, — в городе Варшаве, в цеху тракторного завода «Урсус», от руки убийцы, подосланного врагами рабочего класса, погиб товарищ Леонид Ильич Брежнев, выдающийся деятель Коммунистической партии и Советского государства, международного коммунистического и рабочего движения, Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель Верховного Совета СССР…