Инга посмотрела на коробки с соком, на Тимура с кружкой, на многочисленные двери, на камин… потеребила подол юбки и очень тихо спросила:

— А молоко есть?

— Вроде есть. Если не скисло. Сейчас поищу.

— Не уходи! — Девочка ухватила Людвига за руку так пылко и посмотрела так умоляюще, будто он собрался не на кухню, а на Северный полюс, добывать шкуру белого медведя. — Пожалуйста. Извини.

Господи, да что не так с этим ребёнком?! Точнее, что с ней делают дома, если она каждым своим ответом и действием старается угодить собеседнику? Ну не бьёт же Гаврилов родную дочь за то, что она не любит гранатовый сок?

Людвиг, вон, раньше вечно морковку из плова выковыривал — и не похоже было, чтобы его интересовало чьё-то мнение по этому поводу. Впрочем, он же не с рождения с отцом жил. Да и потом чаще обитал не у него, а у бабушки. Может, в этом разница?

Тимур едва сдержался, чтобы не спросить вслух, но решил, что сейчас не самый подходящий момент, и отправился на поиски молока. Которое, кстати, нашлось без проблем и оказалось вполне свежим. Вот бы все проблемы решались так просто!

Тимур никогда не понимал, как Людвиг ухитряется так легко общаться с людьми.

Он спрашивал — и ему отвечали. Он говорил — и ему верили. Он улыбался — и все вокруг тоже начинали улыбаться и радоваться жизни.

Конечно, с ксюхиной бабушкой пришлось повозиться даже ему, но это было скорее исключение из правил. А вот с Ингой проблем не возникло: она удивительно спокойно приняла информацию про магический сон длиной в шестнадцать лет и про логово в желудке боггарта. Её ни капельки не смущало, что её брат — убийца, а он не спешил оправдываться и сваливать всё на Тимура. Людвиг вообще вёл себя так, будто Тимура рядом не было, полностью сосредоточив внимание на сестре.

А вот Инга на учителя изредка косилась. Скорее всего, просто по привычке. И так же по привычке она периодически краснела и извинялась за каждое неловкое слово и действие. Но в остальном выглядела вполне довольной жизнью, заедала молоко печеньем и непринуждённо болтала ногами, рассказывая, как именно ухитрилась заколдовать Буранова.

Время приближалось к полуночи.

— Тебе домой не пора? — осторожно спросил Тимур, воспользовавшись паузой в разговоре. — Не подумай, что прогоняю, но завтра уроки, да и родители будут волноваться.

— Не будут, — отмахнулась Инга, даже не посмотрев на часы. — Папа уехал по делам, а у мамы спектакль, она ещё нескоро вернётся. Если вообще вернётся, они там день рождения кого-то из актёров отмечать собирались, а это надолго.

— Она всё ещё играет? — удивился Людвиг. — Я думал, на пенсию ушла.

— Ты что, она говорит, что из театра её вынесут разве что вперёд ногами! Они пару лет назад решили мюзикл поставить, так она теперь ещё и поёт, и отплясывает так, что за ней молодые угнаться не могут.

— Неугомонная женщина. Покажи хоть фотку, что ли.

— Сейчас! — Инга с готовностью полезла за телефоном. — Вот, это самая свежая.

— Офигеть! Я бы её даже не узнал, если бы на улице случайно увидел. Разве что по запаху.

— Неудивительно! Она за последние годы несколько раз пластику делала, а тут как раз губы подкачала, ресницы нарастила, брови свежие нарисовала.

— И в рыжий перекрасилась, — продолжил Людвиг.

— В рыжий — это давно, я классе в первом была или во втором.

Тимур честно попытался вспомнить, как выглядела жена Гаврилова от природы, но быстро сдался. Вживую он её видел нечасто: пару раз в театре, из зала (сначала — когда сам учился в школе, потом — когда детей на спектакль водил), изредка на официальных мероприятиях вместе с мужем (когда они ещё посещали официальные мероприятия, то есть до трагедии на стройке), ну и в школе — однажды, когда Стелла Гаврилова соизволила явиться на родительское собрание, отсидела его с таким видом, словно её всё происходящее вообще не касается, и ушла, так ни с кем и не заговорив.

На самом деле звали её, конечно, не Стелла. Светлана, что ли? Да, кажется, Светлана. Но на афишах почему-то всегда писали «Стелла», и Тимур не особо задумывался о причинах. Мало ли у кого какие заморочки. Ну любит она красивые имена. Актриса, творческий человек, имеет право. Хорошо, что дочку назвала Ингой, а не какой-нибудь Эсклармондой.

И как она вообще умудрилась родить со своими вечными спектаклями и гастролями? Да и возраст…

— Ладно, вернёмся к нашему Баранову, — прервал приступ ностальгии Людвиг.