— Знаешь, почему Герасим не мог уйти от барыни, пока не утопил Муму? — спросил Тимур.

— Потому что… — Инга явно не поняла, при чём здесь Герасим, но лицо у неё сразу стало как на уроке. Она старательно пыталась вспомнить правильный ответ, или прикинуть, какой ответ может сейчас считаться правильным, но не могла. — Потому что он был послушный? Хотя нет, тогда бы он вообще не ушёл… Нет, простите, я не помню.

— И я не помню, я вообще рассказ по диагонали пролистал, — сознался Тимур. — Но потом случайно прочитал в одной статье, что до этого поступка Герасим не мог переступить через себя, а когда утопил — то смог. Потому что терять стало уже нечего. Он лишился самого дорогого, что у него было, и только в этот момент смог осознать, чего он на самом деле хочет. Понимаешь?

Инга, кажется, понимала.

— Я просто хотела, чтобы со мной кто-нибудь дружил, — прошептала она. — Чтобы не приходилось притворяться, подстраиваться; чтобы со мной общались не потому, что я списывать даю, не потому, что я полезная, а потому, что я — это я. И я думала, что если Буранов всем покажет мои фото, то надо мной будут смеяться, и задавать дурацкие вопросы, а я не знаю, что на них ответить. И ещё мама с папой расстроятся, но это не так важно, я и без того вечно их разочаровываю. Больше всего я боялась, что со мной никто не будет дружить. Но… со мной ведь никто, кроме Ксюхи, и не дружил. А её я сама обманула. То есть… типа сама утопила нашу дружбу, как Герасим — Муму?

Тимур подумал, что Инга сейчас опять заплачет, но нет, обошлось. И хорошо, если действительно обошлось, а не законсервировалось внутри болезненным невыплаканным комком.

— Расскажи ей всё, — посоветовал он. — Она простит.

— Она меня убьёт!

— Это вряд ли. Поворчит для вида — это да, непременно. Но в итоге точно простит.

Людвиг уверенно кивнул. В разговор он не вмешивался, но всем своим видом показывал, что с мнением Тимура согласен. В кои-то веки!

— Она спросит, что было на тех фотках, которыми Буранов меня шантажировал, — не сдавалась Инга. — Я же знаю, она любопытная и точно спросит.

— Она любопытная, но умеет хранить тайны.

— Не такие тайны. То есть хранить-то она умеет, но некоторые вещи ей лучше просто не знать. Она… мне кажется, она не поймёт.

Да что же там такое? Эротическая фотосессия в школьной раздевалке? Ритуальное сожжение хомяка? Любовная переписка?

— А мне скажешь? — осторожно спросил Тимур. — Я не настаиваю. Просто… теоретически.

— Даже покажу. Вам обоим, — вздохнула Инга, вытаскивая телефон. Все дружно придвинулись ближе, даже дымчатые тени заинтересованно высунулись из-под дивана. — Только не говорите никому. Это… вроде как семейный секрет. И Ксюхе не говорите, я сама ей всё объясню. Попозже.

— А попозже — это когда? — прозвучало сбоку. Тимур мысленно выругался и торопливо повернулся к разноцветной двери — сейчас слегка приоткрытой.

Ксюша стояла, прислонившись к косяку, с любопытством оглядывала собравшихся и машинально поправляла причёску. Её обычно растрёпанные волосы были аккуратно уложены — девочки из салона долго советовались, шушукались и листали каталоги стрижек, и в итоге одна из них в порыве вдохновения выстригла на голове юной клиентки асимметричное нечто: с одной стороны получилось совсем коротко, чтобы срезанные прядки не выглядели проплешинами, с другой волосы почти доставали до плеча, а пол-лица закрывала косая чёлка, почти как у Тимура в юности. Цвета тоже обновили, сделав их более мягкими, приглушёнными.

— Ой! — сказала Инга. И немедленно (ну кто бы сомневался!) покраснела.

— Я думал, ты спишь, — сознался Тимур.

— Я и спала. Вырубилась сразу после парикмахерской, а ближе к ночи проснулась и решила вас проведать. Интересно же, чем вылазка закончилась.

— Вот этим. — Людвиг многозначительно кивнул на Ингу. — У нас пополнение.

— Я против! — Ксюша упрямо скрестила руки на груди. — Вот увидишь, она сразу же расскажет про тебя отцу. И родичам Дианы. И вообще всем, кто захочет слушать!

— Не расскажет!

— Не расскажу, обещаю, — подтвердила Инга.

— Нашёл кому верить! — На подругу Ксюша не смотрела, демонстративно обращаясь к Людвигу. — Она же трусиха, стоит только надавить — сразу же расколется. Уж я-то лучше знаю!

— Я тебе верю. Но и ей тоже верю. Надо верить в людей.

— Ты просто блаженный. Идеалист, который вечно спасает всех обиженных и обездоленных.

— Да, — спокойно подтвердил Людвиг. — Спасал, спасаю и буду спасать. Столько, сколько потребуется.

Тимур подумал, что с такой уверенностью могут говорить только те, кого в детстве никто не спас. Хотя обычно эти неспасённые вырастают озлобленными на весь свет. Примерно в девяноста девяти случаях из ста. Но иногда случается чудо и рождаются вот такие блаженные Людвиги.

Да и Ксюша, если подумать, из того же теста.

И как бы она сейчас ни хмурилась, как бы ни бросалась резкими фразами, Тимур точно знал — это защитная реакция. Ей просто очень страшно, что человек, причинивший ей боль, однажды сделает это снова. Вполне нормальная реакция, если вдуматься.