— Ваше превосходительство! Его превосходительство полковник Абдул Малек-хан велел передать вам слова приветствия. Он хотел сам встретить вас, однако этому помешало непредвиденное происшествие на границе. Полковник поручил мне познакомить вас с представителем Туркестана… — Динмухаммед-хан указал рукой на стоявшего с ним рядом высокого, крупного человека и добавил: — Командир Степанов…

Степанов взял под козырек и неторопливо, с достоинством заговорил:

— Для меня, ваше превосходительство, большая честь бить первым, кто приветствует вас и всех, кто вас сопровождает, от имени рабоче-крестьянского правительства Туркестана.

Посол крепко пожал руку Степанову, представил ему нас и затем, кивнув головой в сторону Абдул-Хамида, сказал:

— А это — наш новый друг, Абдул-Хамид ибн Шухайт. Он со своими учениками следует в Самарканд…

Абдул-Хамид, видимо, все еще не окончательно пришел в себя и потому, не произнося ни слова, лишь отвешивал Степанову поклоны. Я же, стоя в сторонке и разглядывая советского командира — первого изо всех, кого мне довелось увидеть, — думал, что русские офицеры, которых я не раз встречал в Самарканде и Ташкенте, выглядели совсем иначе. На них была красивая, даже нарядная форма, а на Степанове — простой мундир цвета хаки, кожаная фуражка, грубые солдатские сапоги… Однако чувствовалось, что человек этот умеет себя держать, не растеряется ни в какой ситуации, — это читалось в его больших голубых глазах, прямо глядящих на собеседника. Движения его были легкими и четкими, речь раскованная и в то же время скупая.

Вновь обращаясь к послу, он сказал:

— Мы имели намерение встретить ваше превосходительство в Термезе, но произошло непредвиденное: сегодня на рассвете на город напали головорезы Ширмета-хана. Завязался бой, и временно нам пришлось покинуть город. Так что теперь надо брать курс на Керки.

Динмухаммед-хан добавил:

— Да-да, его превосходительство полковник Абдул Малек-хан просил вас изменить маршрут. Термез в огне.

Посол задумался… В Термезе, по договоренности с представителем Туркестанского правительства, у Мухаммеда Вали-хана была намечена первая деловая встреча. Однако если большевикам пришлось оставить город, то делать там нечего. Да и попадаться на глаза бандитам Ширмета-хана — перспектива не из лучших…

И все же мне казалось, что посол колеблется. Отчего?.. Что его смущает? Может, не до конца доверяет Динмухаммеду-хану и Степанову? Я лично не почувствовал в их поведении ничего, что могло бы насторожить.

Наконец Мухаммед Вали-хан сказал:

— Нам важно как можно скорее оказаться в Ташкенте, а маршрут — дело второстепенное.

— В Ташкенте вас ждут, — откликнулся Степанов и посмотрел на часы. — Но надо поспешить. На том берегу вас встретят наши, хорошо бы примкнуть к ним до заката.

— Мы готовы, — сказал посол и обратился к нам с Ахмедом: — По коням!..

Мы простились с Динмухаммедом-ханом, который направился в сторону Термеза, а сами, свернув с тракта, взяли курс на север, к Керки.

Посол и Степанов ехали впереди, я — между ними, так как исполнял функции переводчика.

Степанов оказался словоохотливым собеседником. Он рассказал, что родился в Ташкенте, отец его был железнодорожным рабочим, а сам он вот уже десять лет состоит в партии большевиков; при царе дважды сидел в тюрьме, бежал из Сибири, куда был сослан…

Так, в непринужденной беседе на самые разные темы мы незаметно провели в седле чуть не целый день, а в сумерки достигли труднопроходимой дороги; густо поросшая кустарником степь, холмы, впадины, — в общем, какие-то забытые богом места, где, казалось, нет и признаков жизни.

Но вот уже и вовсе стемнело. Мы оказались в зарослях тамариска. Кони едва переставляли ноги, да и мы тоже с трудом держались в седлах. По расчетам Степанова, к этому времени мы уже должны были достигнуть берегов Амударьи и, переночевав, на лодках форсировать реку. Однако никакой Амударьи не было ни слышно, ни видно, мы решительно не знали, где находимся, но, как мне казалось, не приближались, а отдалялись от цели куда-то к северо-западу, в сторону Мары.

Осторожно, исподволь, я высказал свои сомнения в точности маршрута.

Степанов достал карту, разложил ее передо мною и, водя по неведомым мне местам пальцем, сказал, что действительно мы несколько отклонились от прямого пути, но лишь потому, что в ином случае уткнулись бы в обширное и непроходимое болото.

Что ж, пришлось с этим посчитаться. Но вскоре я призадумался о другом: почему Степанов так упорно обходит стороною все села, встречающиеся на нашем пути? Ведь это же были наши села! Чего ж их избегать? Не знаю, возможно, я волновался без достаточных к тому оснований, но все же волновался, и чем темнее становилось, тем отчетливее была моя тревога.

Вскоре я заметил, что и сам посол почуял что-то неладное. Он приказал мне ни на шаг не отставать от Степанова и не спускать с него глаз. Как раз в этот момент к нам подскакал Ахмед и спросил, где следует сгрузить вьюки посла — те самые вьюки, охрана которых была поручена нам с Ахмедом и в одном из которых находилась папка с ценными документами: письмом эмира к Ленину, письмом Махмуда Тарзи к народному комиссару иностранных дел Чичерину и другими важными бумагами.

Посол задумался, но, вместо того, чтобы ответить Ахмеду, обратился через меня к Степанову: