Я осуждающе покачал головой.

— Так что считаю, что только такой гуманист как вы, сможет правильно распорядиться доставшейся ему тиарой.

Кашу маслом не испортить, так что я лизал так, что кардинал Сиены даже немного покраснел, но определённо точно был доволен моими словами, поскольку явно сам об этом думал и не раз, поэтому мои слова просто легли на давно удобренную почву. Легли и дали семена.

— У меня нет столько денег, как у Доменико Капраника или Гийома д’Эстутевилля, — осторожно ответил он, — я не смогу купить голоса.

— Их для вас куплю я, ваше преосвященство, — спокойно ответил я, — к тому же это не весь мой план.

— Да? — удивился он, — есть что-то ещё?

— Когда вы станете папой, — сказал я так, будто это уже свершилось, — я сделаю вас самым богатым папой, который когда-либо правил в Риме.

— Как это возможно Иньиго? — не поверил он мне, в волнении перейдя на личное обращение.

— Квасцы, ваше преосвященство, я знаю где их можно найти, помимо венецианцев, турок и Неаполя, — приоткрыл я немного занавесу тайны моего дальнейшего богатства, если наш план конечно выгорит.

Глаза кардинала широко распахнулись.

— Вы нашли квасцы здесь? В Италии? — он явно был в курсе важности этого минерала.

— Тише, ваше сиятельство, — я приложил палец к губам, — и у стен есть уши, но теперь вы надеюсь понимаете то, что нам нужен надёжный и не прогибающийся под чужим влиянием папа, когда об этом станет общеизвестно?

— Конечно Иньиго, — он довольно покивал головой, — если месторождение квасцов есть в Италии и ещё недалеко от Папской области, это изменит всё.

— И сделает нас богатыми, — согласился я с ним.

— Кого ты представляешь? Я не поверю, что ты один всё это придумал, — он вопросительно посмотрел на меня и я понял, что нужно врать, но убедительно, поскольку даже тень недоверия могла разрушить тот мостик, который, между нами сейчас возник.

— Мы с синьором Козимо Медичи поговорили и пришли к мнению, — тихо сказал я, — что с вами во главе, мы сможем потянуть этот проект.

— Медичи! — его глаза расширились, и он довольно закивал, — Медичи да, это деньги, власть и сила.

— Какие условия? — он явно мне поверил и решил договариваться.

— Вы, став папой дадите банку Медичи полные и эксклюзивные права на разработку этого месторождения, и Папская канцелярия будет получать пятьдесят процентов от всего проданного.

Кардинал удивился.

— Вы отдаёте мне половину? Так много?

— Ваше преосвященство…

— Зови меня Энеа, пока мы не на людях, Иньиго, — быстро отмахнулся он, — это значительно приблизит нас к общей цели.

— Мы подумали и решили с синьором Козимо, что лучше заплатим вам половину сразу, и получим надёжного партнёра и союзника на долгие годы, чем дав меньше, посеем тень раздора, которая появится, когда золото из рудников потечёт рекой.

— Как видите Энеа, я с вами предельно честен, — врал я, преданно смотря ему в глаза.

— Я вижу Иньиго, и ценю это, — было видно, что быть папой, а главное быть богатым папой ему очень хотелось, каким бы учёным и гуманистом он при этом не был. Хотя кто я такой, чтобы осуждать его за это желание.

— К тому же Крестовый поход, объявленный Каликстом III и законченный вами, — добил я его, — сделает вас очень популярным папой среди всех правителей Европы.

Это был очень подлый ход с моей стороны, но верный, устоять против этого он не смог и протянул мне руку, пожав моё запястье.

— Что от меня требуется Иньиго? — сказал он с горящим взором.

— Завтра я начну собирать другие голоса, — задумчиво сказал я, — и приеду к вам, как пойму, насколько, мы можем рассчитывать.

— Двери моего дома теперь всегда открыты для тебя Иньиго, — кивнул кардинал Сиены и мы с ним простились, когда на улице уже была тёмная ночь.

Возвращаясь к дому кардинала Торквемады мы трижды имели стычки с вооружёнными бандами, которые пытались проверить на прочность наши мечи, но слава богу каждый раз отбивались и быстрее покидали место драки, пока к нападавшим не подоспело подкрепление. Рим и правда стал ещё более небезопасен с моего последнего сюда приезда.

В доме кардинала не спали двое: Паула и Родриго, которые ждали моего возвращения. Оба радостно приветствовали меня, когда Бартоло внёс меня внутрь дворца и я оказался на свету небольшой люстры с четырьмя свечами.

— Паула переодень меня, — распорядился я, и повернулся к Родриго, — я вижу, как тебя сжигает любопытство друг мой, я всё расскажу, не переживай.

Когда девушка раздела меня и надела на моё тело ночную рубашку, уйдя на время из комнаты, чтобы дать нам поговорить с Борджиа, я тихо стал ему рассказывать об итогах своих переговоров.