Время было чуть за полдень, так что работа в ткацкой мастерской, которой владело семейство Таскои, потомственных ремесленников, ещё бурлила. В основном здесь ткали из шерстяной пряжи, реже, обычно под заказ, из хлопковых и льняных нитей. Из готовых тканей Иннидис выбрал серую шерсть простого полотняного плетения, зато мягкую и тонкую, чтобы не натирала и не колола только что зажившую кожу Ви.

Приторочив покупку к седлу кобылы и еле разъехавшись на узкой улочке со встречной повозкой, он наконец миновал Мастеровой переулок и выехал на широкую Монетную улицу, ведущую к площади.

Облицованная мрамором лавка известного в Лиасе ювелира стояла немного особняком от остальных, окружённая доломитовой оградой высотой по колено, за которой цвели и благоухали кусты олеандра. Рядом была установлена коновязь из трёх столбиков. От низкой калитки, украшенной медными завитушками, ко входу вела выложенная тёмным камнем дорожка. Эта лавка всем своим видом показывала, что доступ в неё открыт лишь знатным и состоятельным посетителям.

Привязав Жемчужинку к коновязи, Иннидис прошёл за ограду и уже потянулся, чтобы открыть тяжёлую дубовую дверь, но тут она сама отворилась ему навстречу. Из лавки вышел Ровван Саттерис, один из приближенных к градоначальнику вельмож, как всегда великолепный в своём шелковом одеянии и с собранными в тугой узел каштановыми кудрями, сверкающий золотыми кольцами и серьгами и опоясанный длинным мечом. Увидев Иннидиса, Ровван улыбнулся и, обменявшись с ним приветствиями, внезапно спросил с лукавинкой в голосе:

— Полагаю, что завтра всё-таки увижу тебя в особняке уважаемого Милладорина? Хоть ты и не великий любитель пиршеств, но перед завтрашним гостем наверняка не устоял!

— Каким гостем? — не понял Иннидис.

На лице Роввана отразилось изумление, и он даже хлопнул себя по бёдрам, воскликнув:

— Ты ничего не слышал?! Похоже, что до тебя, отшельника, совсем не доходят слухи и новости. Хоть бы племянницу спросил, — хохотнул он, — уж Аннаиса-то наверняка знает все последние сплетни.

— Она-то, конечно, знает, — усмехнулся Иннидис. — Но раз уж ты мне попался на пути, то ты и скажи. Что за слухи и новости?

— Завтра здесь будет один известный тэнджийский зодчий, задержится на сутки. Вылетело из головы, как его зовут… — Ровван покрутил пальцами в воздухе. — Сложное такое имя… Он мастер по камню и придворный художник там, у себя, в Тэнджи. О нём ещё рассказывали, что почти весь последний год он странствовал по свету. И вот, добрался до нас, то есть до Иллирина. Хочет побывать в Эртине, а в нашей глуши так, проездом.

— Црахоци Ар-Усуи?! — воскликнул Иннидис, не в силах поверить такой удаче. Или, напротив, неудаче, раз его не пригласили в особняк градоначальника. Однако он не собирался упускать случай познакомиться с таким человеком и мастером как этот известный тэнджиец. Можно жизнь прожить, но так и не дождаться другой такой возможности.

— Да-да, точно, он самый. Говорю же, имя — язык сломаешь. Так ты будешь?

— Я бы очень этого хотел, но не получал приглашения.

— Пф-ф, — фыркнул Ровван, — ну ты бы ещё реже появлялся на пирах, тогда о тебе и вовсе бы все забыли. Правда, заодно забыли бы и о твоих причудах, — снова хохотнул он, — что скорее благо.

Иннидис пропустил колкость мимо ушей.

— Поможешь мне получить приглашение?

— Слушай, — посерьёзнел Ровван, — градоначальника в эти два дня лучше не тревожить, ему точно не до того, но я поговорю с госпожой Реммиеной, недавно она хорошо о тебе отзывалась.

— Обо мне? Я даже не думал, что она вообще помнит о моем существовании.

— О! Ну тогда ты просто плохо её знаешь! — рассмеялся Ровван, затем склонился к его уху и заговорщицки понизил голос: — Она помнит всё и обо всех.

Молодую жену градоначальника Иннидис видел всего пару раз, а разговаривал вообще единожды. Но сам он её отлично запомнил, эту русоволосую красавицу невозможно было не запомнить. Её утончённые черты, белая кожа, стройная тонкая фигура, нежный голос и грациозные движения хорошо врезались в память, и если бы она не была столь знатной госпожой, Иннидис уже попросил бы её позировать для скульптуры.

Милладорин женился на Реммиене чуть больше полугода назад, но, несмотря на столь малый срок (или как раз благодаря ему), она оказывала на мужа, а значит, и на его приближённых, заметное влияние. До Иннидиса доходили слухи, что госпожа Реммиена за это короткое время якобы успела убедить Милладорина снять с должности кое-кого из чиновников, кто был настроен против неё.

— Что ж, надеюсь, она тебя послушает, — сказал он Роввану.

— Я попробую поговорить с ней сегодня же.

— Буду признателен.

— Ну ещё бы! — со смехом воскликнул вельможа. — В благодарность можешь нарисовать для моей дочки портрет царя, она будет просто счастлива.

— Напомни мне об этом после приёма, — подмигнул Иннидис.

На том они и распрощались. Ровван Саттерис неторопливой походкой двинулся к своему роскошному дому на другой стороне площади, а Иннидис — в лавку ювелира Нендеса.