— Которого? — нахмурился Иннидис. — Того самого? Ну так езжай на окраину города, за Пьяный переулок, — усмехнулся он, — и разрой мертвецкую яму, может, и найдёшь. Или ты думаешь, если вы привезли мне полутруп, то я каким-то образом смогу его оживить? Да он сдох на следующий же день. А вместе с ним и мои деньги, которые сейчас я всё же надеюсь вернуть. Ну!

— Господин, — мягко начал Римал, — прости, но я должен убедиться. — Он огляделся вокруг, задержал взгляд на Аннаисе — девочка слушала их с любопытством, — затем посмотрел на дом и с опаской, медленно проговорил: — Может быть, господин, ты будешь так милостив, чтобы отнестись с пониманием и позволить мне… пройти по твоему особняку? В твоём присутствии, разумеется.

— Как, говоришь, твоё имя? Римал?

— Римал, да.

— А имя твоего рода?

Мужчина промолчал, и Иннидис, недобро прищурившись, бросил:

— Безродный, значит. И ты, простолюдин, смеешь сомневаться в моих словах? В словах Иннидиса Киннеи? — Он вскинул подбородок и придал взгляду то надменное выражение, какое порою можно было видеть на лицах иллиринской знати и их рабов для развлечений. Хоть что-то. В остальном он сейчас слабо напоминал вельможу: растрёпанные чёрные волосы, следы воска и глины на простой шерстяной тунике, никаких украшений ни на руках, ни на шее, ни в ушах. Надо было переодеться перед визитом заказчика, однако он слишком увлёкся и забыл.

— Что ты, господин, я не сомневаюсь и никогда не посмел бы, — принялся оправдываться Римал, — но мне надо будет отчитаться за возвращённые тебе деньги, доложить управителю, иначе…

— Иначе — что? Ты без приглашения явился в мой дом и смеешь что-то требовать и угрожать?

— Да я ведь не угрожал! — воскликнул мужчина, и Иннидис прочитал на его лице непонимание, граничащее с испугом. — Я только сказал, что нужно доложить…

— Ну так доложи ему, что я разрешил тебе свободно уйти, хотя мог бы позвать стражу или спустить псов. — На заднем дворе у него была только парочка добрейших лохматых овчарок, а из стражи только Мори в доме (хоть он один и стоил двоих), но Рималу незачем было знать об этом. — Тот раб давно на той стороне, так и передай. И я жду, что мне вернут деньги за ненадлежащий товар. Готов подождать ещё неделю, потом напишу вашему хозяину. Если же твой управитель желает что-то со мной обсудить, то пусть присылает человека, которому дозволено говорить со мной на равных. Всё, теперь убирайся!

Он махнул рукой, и мужчина, к счастью, послушался: быстро поклонившись, вышел в дверь в воротах. Неизвестно, поверил он Иннидису или нет, но на время можно было выдохнуть.

— И зачем ему понадобился этот уродец? — спросила подошедшая со спины племянница так неожиданно, что он даже дёрнулся.

— Аннаиса! — устало вздохнул Иннидис. — Нельзя так говорить, у него же есть имя.

И снова этот занудный тон и избитая фраза. Никогда у него не получалось побороть собственное косноязычие и подобрать нужное слово, говоря с ней. Видимо, уже и не получится. Мрамор в его руках куда податливее, чем слова, сходящие с языка.

— Но это же правда. Иначе как ты понял, о ком я говорю? Так зачем он им?

— Хотел бы и я это знать…

Да, он бы хотел знать. Возможно, управитель шахты что-то там сплутовал, а теперь испугался, что это дойдёт до хозяина, вот и решил выкупить раба обратно. Честно говоря, иной причины, по которой кому-то мог понадобиться Ви, Иннидис не видел. Но в любом случае он не собирался отдавать парня обратно в то ужасное место.

В прошлом месяце Мори снял с него проржавелый рабский ошейник, но вокруг шеи все ещё рдела потёртость. Бедняга вообще поправлялся довольно долго, и следы на коже тоже заживали медленно. Хуже всего, что, несмотря на избавление от ошейника, по бумагам Ви не принадлежал Иннидису, и ему нельзя было даровать свободу. Только погибшему Киуши он мог её дать, но не живому Ви. Надсмотрщики тогда подменили одного раба другим негласно и, вероятно, не предполагали, что подмену обнаружат. Скорее всего, владелец шахты и рабов даже не знал об этом. Конечно, с позволения Хатхиши, привязавшейся к подопечному, Иннидис думал сказать, что Ви и есть Киуши, когда пойдёт выписывать освобождение в канцелярию градоначальника. Но если обман вскроется, то парня не освободят, а Иннидису придётся выплатить штраф.

— Дядя Инни! — Девочка потянула его за руку. — Ты что, рассердился, что я так сказала?

— Я огорчился, Аннаиса. Не стоит говорить так о людях, которые не сделали тебе ничего дурного.

Он, конечно, опять не смог объяснить, почему не стоит, но племянница уже и не слушала.

— Между прочим, зато я захожу его проведывать, в отличие от тебя!

И это было правдой: Иннидис заглядывал к спасёнышу не больше двух раз с тех пор, как его переместили в гостевую. Девочка же хоть и навещала Ви только из чистого любопытства, но всё равно этим, вероятно, приносила какую-то пользу бедняге, почти безвылазно сидящему в одиночестве в комнате. Хатхиши посещала его едва ли не каждый день, но теперь оставалась ненадолго, а сам Ви хоть уже и мог ходить своими ногами, опираясь на палку, но боялся покидать комнату. Стоило ему сделать хотя бы несколько шагов за дверь, как он тут же сжимался, втягивал голову в плечи и норовил спрятаться обратно. Также его пугали крики, резкие звуки, громкие шаги. Даже если тело его исцелится, неизвестно, поправится ли разум. Пока что он своими повадками больше напоминал запуганного зверька, чем человека. И по-прежнему молчал. То есть от него можно было услышать тихое: да, нет, не знаю, спасибо и господин. Но больше ничего.

— Ты умница, что навещаешь его, — с улыбкой сказал Иннидис, потрепав племянницу по плечу.

— Конечно! Потому что я вот что подумала: хочу, как Хатхиши, врачевательницей сделаться! Исцелять, спасать. Попроси её, пусть станет мне наставницей и научит, а?

— Ты же её завтра увидишь, так и попроси сама, — рассмеялся Иннидис.

Порою, вот как сейчас, Аннаисе взбредало в голову очередное желание, для которого требовался очередной учитель. Совсем недавно, например, ей вздумалось учить отерхейнский. А всё потому, что это, видите ли, родной язык нового царя: племянница, подражая старшим подругам, уже месяц с лишним считала, что влюблена в него. Вообще-то с тех пор, как царь с войском побывал проездом в Лиасе, добрая половина местных девчонок по нему вздыхала. Иннидис тоже видел правителя на площади, а потом и в особняке градоначальника и не мог не признать: тот и впрямь был очень красив, хотя и не в его вкусе.

Увлечения отерхейнским хватило ровно на две недели — пока это было внове. Но как только начались полноценные занятия, Аннаисе они тут же наскучили.

Пожалуй, из всех своих увлечений она разве что к танцам относилась всерьёз и по-настоящему расстраивалась, если не выходило какое-нибудь движение. Все началось с того, что в столице она увидела танцовщиков на каком-то пышном празднестве, устроенном высокородным вельможей, и настолько прониклась, что тотчас уговорила бабку пригласить кого-нибудь, кто смог бы её обучать. Теперь уже и Иннидису тоже приходилось время от времени привозить из столицы одну из танцовщиц, которая занималась с Аннаисой, потому что здесь, в Лиасе, подходящих не нашлось.