Мы молча выкурили по сигарете. Внезапно я почувствовал, что этот человек сможет мне помочь. Интуиция меня не подвела.

– Мне нужны архивы двадцатилетней давности, что скажете?

Дед не спеша затушил сигарету и протянул руку к моей пачке:

– Скажу, что тебе повезло. Я тут сторожем всю жизнь работаю. За информацию дашь мне триста рублей на кабак. – Он вынул из пачки две сигареты и положил их в нагрудный карман засаленной рубашки.

– И все? – усмехнулся я.

– Нет, – деловито ответил сторож. – Еще для заведующей долларов сто, чтобы она оторвала свою задницу от стула и отрыла в своих шкафах нужную тебе информацию. Я договорюсь.

– А у вас умеренные цены, – сыронизировал я. – Давай так: если все получится – сходим с тобой в кабак. Я угощу тебя, чем захочешь.

Дед помотал головой:

– Не пойдет. Давай деньги и подожди меня здесь.

Я протянул ему три сотни. В конце концов, для меня они не станут большой потерей, даже если старик решит меня обмануть.

– Еще сто долларов.

Я отдал и их.

– Фамилия?

– Чья? – Я все еще сомневался, что поступаю правильно.

– Твоя-то мне зачем? Кого ищешь?

Я достал из портмоне записку, которую дала мне Людмила Михайловна, и протянул ее сторожу.

Не прошло и получаса, как мой немногословный друг вернулся.

– Тебе повезло. Ее перевели в специальный Самарский интернат.

– Что это значит?

Сторож вздохнул:

– Я работаю тут уже больше тридцати лет, и вот что я тебе скажу: девка твоя хоть и была еще совсем мала, показала себя не с лучшей стороны. «Ку-ку» твоя Ева. С дефектами. С такими, как она, тут у нас долго не возятся. Отправляют их куда подальше, в специальные места, чтобы показателей не портили.

– Какие еще показатели? – Я не сразу понял, о чем речь.

– У нас тут, понимаешь, не просто детдом, а образец для подражания. Во как! – пояснил сторож. – Это адрес. И если ее оттуда никуда не «передвинули», то там она и есть. А точнее – была. Они же до восемнадцати в детдомах держатся, а потом кто куда. Ищи свищи.

Я недоверчиво посмотрел на каракули, которые вручил мне сторож в обмен на мои деньги, и тут же вспомнил про облигации на стулья, которые хитрый архивариус выдал Отцу Федору взамен настоящих.

– Может, еще сигареткой угостишь? – не унимался сторож.

Я сунул ему всю пачку и на всякий случай заставил назвать фамилию заведующей, которая продает маршруты своих подопечных.

По вторникам в колледже было две пары «Искусство портрета». Преподаватель демонстрировал изображенные великими мастерами автопортреты, портреты родственников, детей и любимых. Надменный или лукавый взгляд, гордая прямая осанка или чей-то поникший профиль – каждая деталь имела значение. Иногда частью портрета становились руки и составляли немаловажную часть всего образа. Дама с собачкой была похожа на свою собачку, а собачка на нее. Портрет студента кисти Серебряковой верно передавал образ ищущего и полного надежд юноши, который дерзко смотрел в будущее, осознавая, что все самое светлое и прекрасное ждет его впереди. Все дороги перед ним открыты, и он может открыть любую дверь, стоит только захотеть. Лукавая Молодуха на картине той же художницы поражала живостью образа. Упитанная разрумянившаяся барышня, очевидно, дарила свой взгляд какому-нибудь молодому офицеру, суля ему много приятных минут в объятиях жаркого тела. А вот изображение крестьянской девочки навевало уныние. Ее уже почти старческие, набухшие от работы руки вяло лежали на коленях. Мятый цветной сарафан, ссутулившаяся спина, обгоревший на солнце нос. Выразительные глаза были наполнены такой безысходной тоской, что сердце тоже сжималось от жалости. Но одно было неоспоримо: все портреты, написанные настоящими мастерами, вызывали будоражащие эмоции: страх, соблазн, холодность или нежность – все они были живыми отражениями чьих-то судеб.

«Быть может, это мой конек? Ведь я чувствую людей, предугадываю их внутреннюю жизнь и наверняка смогу писать портреты, которые помогут им заглянуть в свою душу и увидеть то сокровенное, что спрятано под маской повседневной суеты. И это будет здорово! Я позволю посмотреть на самих себя заново». – Так думала Ева и внимательно слушала комментарии преподавателя. Все они касались техники изображения и не имели ничего общего с ее личными размышлениями. Вечером она уговорила Лизу позировать ей.

– Я бы не рискнула! – сказала Кристина. – У художника еще не набита рука! Разве что воровать чужие сковородки с кухни.

– Перестань, – перебила ее Лиза. – Давайте забудем эту историю раз и навсегда. Я с удовольствием буду позировать для тебя. К тому же меня еще никто не рисовал, и мне жутко интересно, что из этого получится.

Девочки принялись за работу. Ева отмерила все пропорции, набросала примерные линии овала лица, очертания губ и бровей.

– Посмотри, пожалуйста, направо, – попросила Ева. – Я хочу, чтобы ты искала взглядом кого-то вдали.