— Прелестно, — кивнул Скворцов. Очень прелестно. Но, позволь спросить, барон, смею предположить, что ты пригласил меня не для того, чтобы показать печатный станок, верно?

— Абсолютно.

Я аккуратно передал клинок Ивану.

— Попробуйте его в действии и скажите свои ощущения. Я пока хочу обсудить кое-что с мэтром Скворцовым.

Народ стал разбредаться.

Я закрыл все отсеки в принтере, после чего подошел к его задней крышке и уже наученный опытом, открыл ее, после чего нащупал на передней части клавишу питания и выключил принтер от греха подальше. Вдруг коротнет еще. После этого сунул руки внутрь и вытянул Руническое Ядро.

Принтер утих окончательно, перестав вибрировать.

— О… — только и произнес Скворцов. В отряжении его глаз я увидел не только Ядро, но и то, как радужки мага вспыхнули на мгновение голубоватым светом.

— Ага, — ответил я.

— Позволишь? — поинтересовался маг.

— А для чего, как вы думаете, я вас позвал?

Я протянул мэтру Скворцову Руническое Ядро. Оно, мягко левитируя, планируя по воздуху, послушно перешло из рук в руки.

Далеко на востоке, там, где плодородные земли Новгорода и Руссы уступали место бескрайним, продуваемым всеми ветрами степям, цивилизация имела совершенно иное лицо. Вернее, она имела множество лиц, и большинство из них были немытыми, заросшими бородами и выражали крайнюю степень недовольства окружающим миром.

Здесь, в хаотичном нагромождении шатров, юрт, наспех сколоченных хибар и просто дыр в земле, прикрытых куском шкуры, обитали те, кого в городах презрительно именовали «дикарями». Разрозненные племена, банды, остатки разбитых армий, беглые каторжники и просто люди, которым настолько не повезло в жизни, что они решили, будто терять им уже нечего.

До недавнего времени их существование сводилось к простому, но весьма энергозатратному циклу: найти что-нибудь, что можно съесть, отобрать это у кого-нибудь, съесть, а потом постараться, чтобы не съели тебя самого.

Но потом появился Радомир.

Радомир Свирепый.

Это имя, как и его обладатель, было парадоксом. Человек, чье имя буквально означало «Радость Миру», не собирался нести в этот самый мир ничего, кроме тщательно спланированного хаоса, огня, меча и, возможно, легкого недоумения у тех, кто имел неосторожность встать у него на пути. Вернее будет сказать, что если бы Радомир и решил «причинять радость и наносить добро», то делал бы это в своей, особой манере — с шумом, пылью и последующей необходимостью для выживших срочно искать новое место жительства.

Именно он, Радомир, дал этим разрозненным, вечно грызущимся между собой племенам то, чего у них никогда не было — общую цель. Он объяснил им, что отбирать еду друг у друга — это мелко и неэффективно. Гораздо продуктивнее отобрать все сразу у тех, кто живет за высокими стенами, у кого есть не только еда, но и теплые дома, мягкие кровати и, что самое приятное, полные погреба всяких вкусностей. Идея эта, надо сказать, нашла самый живой отклик в сердцах и желудках дикарей.

И вот сейчас Радомир Свирепый сидел в своем шатре — самом большом и, пожалуй, единственном, где не пахло немытыми ногами и отчаянием. Он сидел за широким, грубо сколоченным столом и при свете сальной свечи, чадящей так, что любой уважающий себя кочегар бы позавидовал, разбирал карты и донесения своих шпиков.

Карты были ворованными, донесения — написанными на обрывках коры неграмотными, но наблюдательными лазутчиками. Но даже из этого хаоса Радомир, обладавший на удивление острым и изворотливым умом, умудрялся складывать вполне ясную картину происходящего в соседних землях.

И картина эта ему категорически не нравилась.

— Союз… — прошипел он, водя грязным пальцем по линии, разделяющей на карте владения Новгорода и Руссы. — Объединились, значит, голубки. Дуумвират удумали.

Его план был прост и гениален, как все, что он придумывал. Сначала — набеги. Мелкие, назойливые, как укусы комаров. Измотать пограничные отряды, посеять страх среди крестьян, нарушить торговлю. Затем, когда оба царя, этот политик Долгоруков и вояка Романович, будут заняты латанием дыр на своих границах, нанести главный удар. Сначала по одному. Потом по другому. И захватить их города, превратив их в плацдармы для своей будущей… ну, скажем так, Империи Радости и Порядка. Его порядка, разумеется.

Нападение на ярмарке было первым шагом. Пробой пера. Проверкой на вшивость. И, надо признать, результат его одновременно и разозлил, и озадачил. Отбились. Быстро. Жестко. Слишком жестко для двух разрозненных армий. Значит, союз их — не просто слова на бумаге.

— Но ничего, — бормотал Радомир себе под нос, двигая по карте фигурки из обточенных костей, — у меня еще есть время. Есть люди. И есть план «Б». А если понадобится — и план «В», «Г» и даже «Ё»…

Именно в этот момент, когда он уже почти придумал новый, еще более коварный план, как поссорить двух царей (возможно, с использованием переодетой козы и мешка с прокисшей капустой), это и произошло.

За пологом шатра, на востоке, там, где за темным лесом и водной гладью Ильменя лежал Великий Новгород, в небо ударил столб света. Ярко-синий, почти ослепительный, он на мгновение затмил даже свет луны, окрасив низкие осенние облака в призрачные, нереальные тона.

Радомир замер. Свеча на столе затрепетала, словно испугавшись. Костяные фигурки на карте качнулись. А сам предводитель дикарей почувствовал, как по его спине, от затылка до самого копчика, пробежал неприятный, ледяной холодок. Тот самый холодок, который он испытывал лишь дважды в жизни: когда в детстве его чуть не съел медведь, и когда он впервые столкнулся с настоящей, необузданной магией.