А в декабре, когда советские войска вот-вот должны были ворваться в Восточную Пруссию, Эренбург в газете «Правда» особенно выделял как величайшее преступление нацистов поголовное истребление ими еврейского народа. «Спросите пленного немца, во имя чего его соотечественники уничтожили 6 миллионов неповинных людей, он ответит: они евреи. Они черные (или рыжие). У них другая кровь. Это началось с пошлых анекдотов, с криков уличных мальчишек, с заборных надписей и это привело к Майданеку, к Бабьему Яру, к Треблинке, к рвам, набитым детскими трупами» [566] .

На статьи, подобные цитированным выше, нельзя было отмолчаться. В марте 1943 года вслед за катастрофическим поражением немцев в Сталинграде ведущая нацистская газета «Фолькишер Беобахтер» на первой странице оказывала Эренбургу полное иронии внимание. Для нацистской прессы Эренбург был «типичный интеллигент, „асфальтовый“ еврей, который чувствует себя дома в московском Кремле, в парижском ночном клубе и в еврейском салоне Нью-Йорка». Но «то, что он сейчас пишет, — <…> непотребное месиво из сентиментальных до карикатурности мягкосердечных, великодушных советских солдатиков и бесстыдной клеветы на поведение немецких войск на Восточном фронте. Все это ложь от начала до конца». Вместе с фотографией Эренбурга был помещен призыв «посмотреть на эту отвратительную жидовскую морду, одного взгляда на которую достаточно, чтобы распознать дух сталинского военного корреспондента номер один» [567] .

Теперь же, в декабре 1944 года, когда советские войска вплотную подошли к границам Германии, Эренбург превратился в чудовищное исчадие ада. Стремясь поднять боевой дух своих солдат, некий немецкий командующий пугал их тем, что «Илья Эренбург призывает азиатские народы „пить кровь“ немецких женщин». Йозеф Геббельс распространял похожий слух, утверждая в брошюре, которую раздавали немецким солдатам, что Эренбург подстрекает советских солдат насиловать их жен. Даже Гитлер присоединился к этому хору. В приказе от 1 января 1945 года фюрер негодовал: «Сталинский придворный лакей, Илья Эренбург, заявляет, что немецкий народ должен быть уничтожен» [568] .

Из Англии некая леди Дороти Гибб взывала к Эренбургу, чтобы он предоставил вершить суд Богу и перестал звать к мести немцам. Эренбург включил это письмо в очередную статью, опубликованную в «Красной звезде» в октябре 1944 года, вызвав поток писем в английский городок от советских бойцов, которые, как Эренбург, жаждали справедливого возмездия [569] .

Эренбург с надеждой и оптимизмом ждал конца войны, твердо веря, что «жизнь будет лучше, чище, справедливее». Он рассчитывал на дружеские отношения с другими странами Европы, на более открытые границы. Казалось немыслимым, чтобы диктатура Сталина возобновилась с той же безжалостной силой. В разговорах с Генри Шапиро Эренбург не раз повторял, как сильно надеется на перемены в своей стране, когда Германия и фашизм будут полностью сломлены. Эренбургу хотелось верить, как он писал в своих мемуарах, что «прошлое не может повториться». Трудно объяснить, почему он «принимал свои желания за действительность» [570] . В личном плане он чувствовал себя свободнее во время войны — чувство, разделявшееся миллионами, особенно на фронте. Советский народ показал свою верность системе в самый роковой ее час. Наперекор всему Эренбург мечтал, что Кремль проявит больше доверия к народу. Он был не единственный, кто верил. Борис Пастернак тоже ожидал, что с окончанием войны наступят значительные перемены к лучшему. «Но все же победила инерция прошлого» [571] .

Наивный оптимизм Эренбурга себя не оправдал. В марте 1945 г. Ирина Эренбург отправилась как журналистка в Одессу, откуда британских, французских и бельгийских солдат, освобожденных Красной армией, транспортировали морем домой. Там же ей довелось увидеть, как власти обращались с возвращавшимися на родину советскими военнопленными. Вернувшись в Москву, она рассказала отцу о тысячах людей, включая тех, кто, сумев убежать, сражался во французском подполье, которых встречали как преступников и отправляли в концлагеря; они были отнюдь не первыми советскими гражданами, которых Сталин истязал во время войны, и незаслуженная жестокость по отношению к ним — самая циничная политика из всех, изобретенных Сталиным, — предсказывала возобновление официальных репрессий, которые ознаменовали последние годы жизни диктатора.

Эренбург продолжал писать, как писал прежде, не подозревая, что разгром Германии уже отошел для Сталина на второй план. 11 апреля 1945 года в «Красной звезде» появилась статья Эренбурга «Хватит», одна из последних наиболее значимых его статей военного времени. Она мало отличалась по тону от прежних. Только теперь кроме ненависти к Германии (Эренбург называл немецкий народ «колоссальной шайкой», сваливая всех немцев в одну кучу как военных преступников, несших коллективную ответственность за совершенные преступления) прозвучала еще одна тема: немецкое командование снимало войска с западного фронта, где американские и британские силы продвигались почти без сопротивления и собирало мощный кулак под Берлином для защиты его от советского наступления [572] . Немцы, по всей видимости, предпочитали сдаваться американцам, боясь последнего расчета с Красной Армией. Тем временем советские войска уже подошли к стенам Берлина; два миллиона бойцов и 6.200 танков окружили город.

Эренбург прекрасно понимал, почему немцы предпочитают сдаваться западным силам. Он сам — во время пребывания в Восточной Пруссии в начале 1945 года — видел далеко не рыцарское обращение советских солдат с немецким гражданским населением. Тогда по возвращении в Москву Эренбург выступил с двумя лекциями: 5 марта перед редакционными работниками «Красной звезды» и 21 марта перед ста пятьюдесятью штабными офицерами в Военной академии им. Фрунзе. Он заклеймил мародерство и насильничание на фронте, «излишнее истребление имущества, продовольствия и скота», даже то, как советские солдаты «не отказываются от „любезностей“ немок». Возможно, Эренбург чувствовал свою долю ответственности за это желание мстить, но, не задумываясь, осудил «низкий культурный уровень» солдат и отсутствие у них «политической подготовки». Такого рода суждений в Москве тогда не слыхивали, и они немедленно были взяты на заметку на самом верху. В секретном донесении Сталину от 29 марта, глава советской разведки В. С. Абакумов докладывал, что лекции Эренбурга основаны на свидетельствах очевидцев. По мнению Абакумова, лекции Эренбурга были «политически вредны» [573] . Исходи эта критика из уст менее значимого лица, высказывания, подобные тем, какие позволил себе Эренбург, повлекли бы за собой арест и расстрел. Эренбурга не тронули, хотя донос Абакумова напомнил Сталину об открытости Эренбурга и его не имеющем себе равных престиже — и Сталин позаботился их поубавить.

Через несколько недель после абакумовских обличений Эренбурга резко одернула газета «Правда». 14 апреля в статье Г. Ф. Александрова, помещенной на видном месте, Эренбург обвинялся в «упрощении» политической ситуации; Красная армия «никогда не ставила и не ставит своей целью истребить немецкий народ», к чему якобы призывал Эренбург [574] . Инициированная Сталиным статья Александрова, представляла собой сверхупрощенное толкование военной риторики Эренбурга. Он выступал за немедленное возмездие, но никогда не призывал к поголовному истреблению немецкого народа и к уничтожению Германии как государства. Стоило, однако, Эренбургу высказать критические замечания о поведении Красной Армии, как его военные статьи и недавние выступления были повернуты Сталиным против него же.