— Не дергайся! Второй раз я тебя отсюда не выпущу, будь уверен, — съязвил Эл. Он положил руки на спинку стула и насмешливо глядел на Ивана. На указательном пальце его правой руки блестел широкий ободок кольца с бриллиантом.

– Если бы ни сведения в твоей белой голове, ты был бы уже мертв, труп выбросили бы на свалку, и его бы терзали бродячие псы. Подходящий конец для белого отребья.

Иван молчал, лишь сжал руку в кулак.

— Знаешь, эти сведения в твоей башке стоят хороших денег. Поэтому, предлагаю выбор. Ты рассказываешь, где найти машину, и я стреляю тебе в голову. Легкая, достойная смерть.

Эл сделал паузу и вгляделся в лицо Ивана. Тот напряженно молчал.

— Другой вариант менее приятный и очень болезненный. Сначала я прострелю тебе оба колена, потом выстрелю в живот. Ты будешь умирать медленно, в жутких муках. И умолять, чтобы я прикончил тебя. И ради этого выдашь все, что знаешь и заложишь всех, кто тебе дорог. Ты был на войне и знаешь, каково это.

Иван посмотрел на врага. Темные, с яркими белками глаза Эла казались непроницаемыми, словно две черные дыры. Он понял, что Эл опасается его. От того не вошел один, взял охранника. Будь они вдвоем, Иван мог разделаться с Элом. Да, его руки скованны. Но есть ноги и железный стул. В голове мелькнула отчаянная мысль – броситься на Эла и получить пулю от его шестерки. Иван с негодованием отбросил ее. Он должен выжить и вернуться на Конечную. И убить Буллсмита. Ему нужно время, чтобы освободить руки и бежать. Нужно запутать, обмануть Эла и выиграть себе немного времени.

— Зачем тебе Машина? Сара служит Буллсмиту, но у тебя здесь свой грязный бизнес. Разве тебе мало денег, которые ты отнял у нищих и обездоленных изгоев?

— Денег у меня достаточно, — хмыкнул Эл. – Я запросто могу купить любого Новатора и Буллсмита в придачу. И я не хочу ничего менять. А эта ваша штука может забрать у меня мой бизнес и мои деньги.

— Мы всего лишь хотим, чтобы мир вокруг стал лучше. Чтобы никому не стирали память. Чтобы Трущобы заново отстроили, открыли школы, магазины, фабрики. Чтобы изгои вновь стали людьми. Разве ты не желаешь, чтобы улицы Трущоб вновь стали спокойными и безопасными?

Эл запрокинул голову, расхохотался. Его смех гремел, словно рокот камней, бегущих по склону горы. Охранник у входа в ответ разразился тихим, подобострастным хохотком.

— Зачем мне менять свою налаженную жизнь, белый придурок? Я вырос в этих кварталах. Властям Хоупфул-Сити всегда было наплевать на нас. Знаешь, сколько детей с этих улиц окончили колледжи? Пара сотен, не больше. А сколько спились или сдохли от передоза? Тысячи. Трущобы годами были помойной ямой для чистенького Хоупфул-Сити. Здесь тюрем было больше, чем школ и больниц. Я в восемь лет вышел на улицы. Толкал дурь, чтобы купить пожрать себе и матери. Отец напивался и избивал нас. Мать до смерти боялась его и не могла меня защитить. И все вокруг жили так. Мне повезло. Я был выше, крепче других, и меня приметил тренер по боксу. И я смог вырваться. Но никто из моих друзей не дожил до тридцати. Все, что я узнал в этой гребаной жизни – если ты не выбрался из этой ямы, ты сдохнешь. А чтобы выбраться отсюда, приходится делать плохие вещи.

— Но ведь ты выбрался, — возразил Иван. – Почему не хочешь помочь другим? Ребятам с твоих улиц. Тем, у кого сейчас нет шансов вырваться из Трущоб, изменить свою жизнь.

— Разве я не даю им шанс? – усмехнулся Эл. – Каждый на этих улицах знает, что у него есть выбор. Толкать дурь и зарабатывать деньги или употреблять и сдохнуть через пару лет. Разумный выбор, тебе не кажется? Те, кто работают на меня, имеют все: крышу над головой, защиту, еду, тачку. Если желают, могут посылать детей в школы Хоупфул-Сити. Их все устраивает, правда, Бэдж?

Охранник согласно кивнул.

— А как насчет девчонок там, наверху? Тех, кого ты похитил и сделал проститутками? – Иван не смог сдержать гнев.

— Ты о той малышке, которую мы взяли из притона наркоманов? Если она тебе дорога, что же ты за ней не следил? Хорошие девочки не шляются в таких местах и не употребляют соль. К тому же она задолжала дилеру, и он вызвал моих ребят.

Иван не сдержался, вскочил, ринулся на Эла и отлетел прочь, сраженный мощным кулаком боксера—тяжеловеса. Челюсть пронзила резкая боль, рот наполнился кровью. Иван выплюнул разбитые зубы и ощерился кровавым ртом.

— Легко драться с прикованным наручниками, — прохрипел он в ответ на мерзкую ухмылку Эла.

— Тебе против меня не устоять. Я чемпион в своем весе. Мои кулаки были застрахованы на миллион долларов.

— Так это когда было, — хмыкнул Иван.

Эл сверкнул глазами, поднялся и ногой отшвырнул свой стул к стене.

— Вечером зайду. Если не признаешься – сдохнешь, как вонючая крыса.

Грохнула дверь, стукнул засов.

Иван остался один и вернулся к мыслям о побеге. Если подняться и добраться до окна, можно разбить стекло, взять осколок, и, когда войдет охранник, перерезать ему горло. Но их двое. И второй его застрелит. Не годится. Даже, если сумеет укрыться от выстрела, на шум прибегут другие и быстро скрутят его. Нужно придумать что-то получше, а пока освободить искусственную руку.

Он продолжил откручивать кисть протеза, и вскоре у него получилось — наручник скользнул вниз, Иван едва не вскрикнул от радости. Скованной рукой он прикрутил кисть к освобожденному протезу и облегченно вздохнул. Теперь у него есть свободная рука. Он может придушить Эла или охранника.

Иван бросил зоркий взгляд на полки в надежде, что там, среди банок с консервами, люди Эла забыли оружие. Но ровный строй запечатанных коробок с названиями продуктов не позволял думать, будто внутри может храниться что-то иное.