Стоило мысли возникнуть в голове, как меня потрясла собственная желчь, и я тут же возненавидела себя. Серел заслуживает счастья. А Филиас, несмотря на наши разногласия, хороший человек.

«Тисаана, ты не такая», – пронеслось в голове.

Но как же иногда трудно оставаться великодушной!

Я засунула руки в карманы и продолжила путь. С одной стороны лагерь заканчивался небольшим пригорком, где я любила посидеть по ночам в одиночестве. Однако, приблизившись к пригорку, я увидела, что меня кто-то опередил.

После некоторых колебаний я все-таки села рядом с Саммерином. Тот курил трубку и что-то рисовал чернилами в потрепанном блокноте. Несколько долгих минут мы сидели в тишине.

Саммерин заговорил первым:

– Я не собираюсь отрекаться от него.

– Знаю. Мне не следовало говорить то, что я сказала.

– Не извиняйся. Твои слова были полностью оправданны. – Он вздохнул и отложил блокнот. – Поверь, я боролся против такого решения. По крайней мере, насколько позволял языковой барьер. Но я предельно ясно изложил свою позицию.

– Знаю, – тихо повторила я.

– Я пытался что-то придумать к твоему возвращению. Новый план. – Невеселая улыбка искривила его губы. – Жестокая ирония состоит в том, что я никогда не умел найти хороший выход из ситуации. Во время нашей службы в армии именно Макс выдавал идеи.

Не важно, умел Саммерин выдавать идеи или нет. Я сама ломала голову часами и уже начала отчаиваться, – казалось, мы исчерпали все варианты.

Но я бы никогда, ни за что не призналась в этом вслух.

– Дело в том, что… – Саммерин выпустил длинную струю дыма. – Хоть я и не согласен с решением Серела и Филиаса, я понимаю, почему они его приняли. Возможно, на их месте я бы поступил так же.

Я боролась с яростным желанием спорить и доказывать, что он не прав. Но все же… Я подумала о двоих детях Жаклина – старшему еще не исполнилось десяти. Вспомнила мертвое тело Мелины.

– Саммерин, меня тошнит от одной мысли, что Макс страдает там. Я не могу просто… сдаться.

– Знаю. Но ты всего лишь человек, и ты одна.

Я невольно подавила горький смешок:

– Люди постоянно мне об этом напоминают. Не понимаю почему.

– И правда. – Саммерин искоса бросил на меня невозмутимый взгляд.

Оказалось, что я соскучилась по смеху, даже по такому – вполсилы. Но улыбка быстро сошла с губ. И тогда я решилась впервые рассказать о том признании – доверить кому-то драгоценную, постыдную тайну.

– Перед схваткой за титул верховного коменданта Макс спросил, не думала ли я остаться с ним навсегда.

Я помнила ту сцену в малейших деталях: «Если бы так не на пару недель? А на всю жизнь?»

Он произнес это тоном, каким доверяют мечту, с той радостью и уязвимостью, с какой выпускают в жизнь нечто драгоценное. Он подарил мне свое сердце.

И чем я отблагодарила его?

В глазах защипало.

– А я ничего не сказала. Не ответила ему. Потому что испугалась.

Потому что оказалась слишком труслива, чтобы позволить себе поверить в будущее. Слишком напугана собственным эгоизмом. Слишком потрясена тем, как сильно хотела его и мечту, которую он предлагал.

От стыда внутренности скрутило тугим узлом.

– Вдруг он сидит там один и думает, что я его бросила?

Вдруг он не знает, что я люблю его так сильно, что больно дышать? Что я не могу мыслить, не могу жить без него?

– Он так не думает.

– Откуда ты знаешь?

– Если Макс во что-то верит, он отдается этому целиком, без остатка. В этом его величайшая сила и величайшая слабость. И ты, Тисаана, стала первым, во что он поверил за очень долгое время. Чтобы разрушить его веру, потребуется нечто большее, чем тюремные стены.

Саммерин произнес это признание настолько будничным тоном, что оно не могло оказаться ничем, кроме правды.

Мое самообладание грозило пошатнуться. Как и всегда, я взяла себя в руки, пряча свою боль как рану, которую зашивали слишком много раз. Я позволю швам разойтись, но позже, когда останусь одна. А до тех пор им придется продержаться.

– А ты как? – Я искоса взглянула на целителя.

– Просто великолепно. – Он вздернул бровь.

Сарказм Саммерина всегда походил на дорогой виски. Тонкий и изысканный, но достаточно крепкий.

Я положила голову ему на плечо. Из нового положения смогла разглядеть блокнот у него на коленях. Он нарисовал маленький аранский домик с табличкой на дверях, где крошечными буквами выписал: «Эсрин и Имат».

Его клиника.

– Я просто устал, – тихо признался он чуть погодя. – Мы много сражались, много путешествовали.