– Я знаю.

Ответ прозвучал резче, чем я намеревалась, в основном потому, что меня всегда злило, когда Ишка оказывался прав. Я прекрасно понимала, насколько опасны подобные сны. Я видела, как это случилось с Максом: во время схватки с Нурой он черпал магию с самых глубоких слоев, и король фейри воспользовался открывшимся проходом. Именно мне, после отчаянной просьбы Макса, пришлось разорвать их связь с Кадуаном… хотя я знала, что могу нанести непоправимый удар разуму любимого.

От одного воспоминания становилось плохо.

– Сейчас все выглядело иначе, – ответила я. – Не знаю даже, как это описать… Словно все разбилось на куски.

Кто-то другой мог бы сказать, что я несу чушь, и я даже не стала бы его винить. Но Ишка просто бросил на меня обеспокоенный взгляд:

– Ты чувствовала что-то еще?

Я заколебалась, поскольку сама не была полностью уверена.

– Немного. Какое-то странное место, незнакомое мне. И…

– Он.

Я кивнула.

– Нам нужно соблюдать осторожность. – Ишка выглядел встревоженным.

– Я не могу упустить шанс узнать больше. Особенно если мы хотим выиграть войну.

Фейри ответил долгим, пристальным взглядом:

– Возможно, ты считаешь меня старым и чуждым людским эмоциям. Но я прекрасно понимаю, что тобой движет, и к войне это не имеет никакого отношения. Я знаю, что значит оплакивать кого-то. Но…

Я не хотела снова заводить этот разговор.

– Ты не ответил на мой вопрос, – натянуто сказала я. – Где ты был?

– Не имеет значения.

– Летал навестить сына?

Ишка напоминал мраморное изваяние. Лишь на шее билась жилка.

Я встала с койки и подошла ближе – достаточно близко, чтобы разглядеть все маленькие несовершенства его лица, ранее скрытые темнотой. Едва заметные морщинки в уголках глаз, шрам на подбородке, отливающие серебром пряди в золотистых волосах. Как же легко его соплеменникам было скрывать следы жизненных ошибок; за утонченностью и спокойствием, словно за бинтами, прятать тщательно зашитые раны прошлого. Люди же обычно пропитывали своей болью все вокруг и отрицали ее до последнего вздоха, хотя на коже выступала кровь.

Именно так я себя и чувствовала последние несколько месяцев. Словно истекала кровью.

– Ишка, повстанцы доверились тебе, – сказала я. – Доверие дается им нелегко, но ты его заслужил. Мы благодарны за все, что ты для нас сделал. Но…

«Но» сорвалось с моих губ без разрешения, и я замолчала. При взгляде на фейри я все еще чувствовала что-то странное – острое как бритва.

– Но в тебе еще осталась частичка ее ненависти ко мне, – тихо закончил Ишка.

Она. Он. Решайе. Эф.

Я не ответила.

– Моя самая большая ошибка, – сказал он. – Я могу повторить это тысячу раз, и все равно будет недостаточно. Возможно, потеря сына – наказание за то, что я тогда совершил.

Его спокойное лицо омрачилось болью.

Такое человеческое, узнаваемое выражение.

Он говорил так, словно его сын мертв. На самом деле, хотя сыну Ишки и грозила гибель в плену у Нуры, его спасли войска Кадуана, и он сохранил верность королю фейри. Ишка редко заговаривал о нем. Только сейчас я впервые задумалась: что наш союзник должен чувствовать при мысли, что родной сын считает его предателем? Их разделяла пропасть, такая же непреодолимая, как стены Илизата.

Мое сердце дрогнуло от жалости.

– Иногда кажется, что привязанность доставляет только неудобства, – тихо произнесла я. – Но тогда ради чего мы все это делаем, как не ради любимых людей?

Ишка словно собирался ответить, но передумал и протянул руку:

– Покажи мне.

Я повиновалась. Он сжал мою ладонь, хмуро разглядывая витые золотистые узоры. Свет фонаря струился по металлическим завиткам огненными струйками, и линии казались еще более потусторонними. Жжение притупилось, сменившись легкой остаточной болью. Больше я ничего особенного не чувствовала.

– Расскажи мне еще раз, что произошло.

Я повторила рассказ, описав шар, который Фаримов преподнес фейри, и все, что случилось после того, как я этого шара коснулась.

Ишка молчал. Ладонь закололо: магия фейри потянулась к моей, словно прощупывая золотой узор сквозь кожу. Внезапно он выпустил мою руку и выпрямился. Его взгляд метнулся к моему, и я увидела на лице фейри редкое, несвойственное ему выражение – панику.

– Нужно уходить, – сказал он.

– Почему? Что случилось?