Ставя последнюю точку, Антон проткнул страницу блокнота. Предательница-слеза капнула на бумагу, угодив на слова «миражи» и «ветер». Антон со злостью прижал блокнот к рукаву. Но какая уже разница. Что сделано, то сделано.

Накатила волна холодного воздуха, да так резко, что Антон вздрогнул. Вокруг неожиданно стало светлее: подняв голову, он с изумлением увидел, как в просвете между дальними зданиями низко над горизонтом проступила сквозь тучи убывающая луна.

Несколько секунд он смотрел на нее, потом почувствовал, как блокнот выскользнул между пальцев. В тот миг, когда он упал на траву, земля дрогнула — и через пару долгих мгновений из центра города долетел тяжкий звук взрыва.

По ощущениям, он никак не меньше двух часов бродил по бесконечному многоэтажному лабиринту штаб-квартиры, обводя фонариком пустые темные залы, кубиклы и застекленные боксы. Все это время тишину нарушали только звуки его шагов, гул вентиляции да гудение редких ламп. Лишь единожды ему пришлось свернуть и скрыться за углом, пропуская настоящих дежурных. В остальном вокруг было темно и пусто.

Вторая подряд бессонная ночь сказывалась не лучшим образом: воображение играло в какие-то свои игры, и Монктону представлялось, будто за пределами здания ничего нет, одна лишь серая пустота. Как в виртуальном пространстве…

В конце концов, он заглянул в туалет, где присел передохнуть на закрытый унитаз, да так на нем и заснул.

…Проснулся он от ощущения, что на него пристально смотрят. Вскинув голову, он не увидел ничего, кроме белесых стен туалетной кабинки. Дверь была закрыта. Сверху тоже никто не подглядывал. Чертыхнувшись, Монктон поднялся, чувствуя страшную слабость во всем теле. Вытащив телефон, чтобы посмотреть который час, он обнаружил, что аппарат завис намертво — экран светился ярко-белым. Ни перезагрузить, ни выключить его не удавалось.

«Интересно, сколько я проспал», — пробормотал себе под нос проповедник. Прислушавшись, он удостоверился, что вокруг тихо. А следовательно, все еще глухая ночь.

Он вышел в коридор. Ноги подкашивались, перед глазами плыло и мерцало. Пришлось колоть себе стимулятор. Осталась всего одна доза: ее нужно будет ввести перед построением…

Несколько секунд он стоял, опершись на стену, и ждал, когда, наконец, подействует препарат. В какой-то миг ему почудилось, что к его собственному тяжелому дыханию примешивается еще какой-то звук. Судорожно схватившись за фонарь, Монктон поводил им по сторонам. Никого. Ничего. Только собственный страх.

Монктон оторвался от стены и двинулся вперед. Во что бы то ни стало надо было выяснить, сколько времени, и если дело к утру, то выбираться на первый этаж… Ага, вот и часовое табло! Но… оно показывает 88:88.

Снова послышался посторонний, непонятный звук — какой-то шелест, словно за стенами осыпается песок. Или спешат куда-то миллионы насекомых… Что ж за мысли такие лезут…

Кто-то невидимый едва слышно проносится мимо. Монктон лихорадочно озирается, луч фонарика выдергивает из темноты стекла, стулья, кресла, мониторы, стопки бумаг. Что, что это? Где? Никого. Ничего.

Немногочисленные лампы вдруг разом моргают. Как тогда… Снова откуда-то доносится неописуемая палитра звуков, и вдруг вспыхивают дисплеи по всему залу: на них возникает видеозаставка к утренним построениям — и обрывается на середине, оставляя только звон в ушах.

Чувствуя, как ужас поднимается от солнечного сплетения и начинает хватать холодными ладонями за лицо, Монктон торопливо заковылял прочь из зала. Коридор. Поворот. Опять коридор. Мерцающий указатель на выход. Опять поворот, еще один длинный коридор…

Откуда-то извне долетел глухой грохот. Пол заходил ходуном, и Монктон, потеряв равновесие, рухнул плашмя. Фонарь вылетел из рук и откатился к противоположной стене. Путаясь в сползающих подкладках и необъятной форме, Монктон на четвереньках кое-как добрался до него, попытался подняться и снова упал.

Загорелись красные тревожные лампы. В слуховые нервы вгрызлась пожарная сирена. Опять выронив фонарь, Монктон зажал уши ладонями — слишком громко. Но в мозгу мелькнула спасительная мысль: при пожарной тревоге выходы с территории разблокируются. А значит, он уже сейчас может — и должен! — убраться из этого проклятого места. С опаской оторвав ладони от ушей, он потянулся за фонарем. Поднимаясь на ноги, повернул голову и увидел, что метрах в семи от него на фоне красных ламп в проходе чернеет чей-то силуэт.

По лицу побежали раскаленные мурашки. Монктон медленно направил луч фонаря в сторону появившейся фигуры. Женские ноги, босиком, сплошь в ссадинах и кровоподтеках… Мятая серо-синяя форменная юбка… Светло-серая блуза… Белые руки, тоже все в ссадинах… Лица почти не видно под мокрыми светлыми волосами…

— Ты же подохла, — оторопело пробормотал он, — тебя нет!

Он инстинктивно попятился, но собственные ноги вновь запутались в маскарадном тряпье, и Монктон едва не завалился на спину.