Проще сказать: «дерьмо». Шесть букв.

Прибавь еще одну и получишь: «площадь».

Присыпьте ее где-то тридцатью сантиметрами снега, и пусть он обледенеет; поставьте узкую, высокую колокольню, наметьте перекресток: вот вам Зибенхох. Добавьте великую сутолоку. Слова, которые передаются из уст в уста, скорбные или изумленные лица; иные из собравшихся попросту качают головой. И автомобиль, движущийся с севера.

Мой автомобиль.

Девять букв: «Сэлинджер».

Я заметил проблесковые огни патрульной машины карабинеров. И машины «скорой помощи». У меня пересохло в горле.

Машина «скорой помощи» с выключенной сиреной стояла у дома Бригитты.

Я припарковался в неположенном месте.

— Что случилось? — спросил я у туристки, замотанной в шерстяной шарф кричащей расцветки.

Та наклонилась к машине:

— Кажется, кто-то стрелял.

— Кто?..

— Женщина. Говорят, она застрелилась.

Я не дослушал до конца. Выскочил из машины. Зеваки образовали небольшую толпу. Я пробивался вперед, пока грубая рука карабинера не остановила меня.

Мне было все равно. Я стоял столбом, пока парамедик у двери Бригитты что-то говорил в телефон. Я видел, как из его рта вырывались облачка голубоватого пара. Толпа вытолкнула меня вперед. Я, ошеломленный, все смотрел на парамедика, пока тот не положил сотовый в карман и не вошел в дом.

Я попытался что-то разглядеть.

Ничего не увидел.

Санитары в комбинезонах, сиявших в лучах призрачного февральского солнца, вышли с носилками. Под простыней явственно угадывалось человеческое тело, и толпа притихла, затаив дыхание.

Я невольно отвел взгляд от носилок, которые санитары заталкивали в машину «скорой помощи». Так сжал кулаки, что ногти впились в ладони.

— Ты.

Этот голос я тотчас же узнал.

Манфред. Вне себя. Из-под расстегнутого пальто верблюжьей шерсти видна заношенная рубашка, кое-как заправленная в брюки. Небритый, без галстука.

Он поднял руку и ткнул в меня пальцем:

— Ты.

Голос был грому подобен.

Многие повернулись ко мне.

Манфред подскочил в мгновение ока. Остановился меньше чем в двух метрах от меня. Из внутреннего кармана пальто вынул бумажник.

И все время смотрел мне в глаза. С ненавистью.

Взял первую банкноту, скомкал ее и бросил в меня. Она покатилась в снег.

— Вот тебе деньги, Сэлинджер.

Вторая банкнота задела мне лицо.

— Разве не этого ты хотел? Для чего еще снимают фильмы? Чтобы нажиться. Хочешь еще?

Третья попала мне в грудь. Наконец Манфред, дрожа, швырнул в меня весь бумажник.

Я стоял не моргнув глазом, впав в ступор от его агрессии.

— Я видел, как ты выходил из ее дома, Сэлинджер. Вчера.

Карабинер переводил взгляд с меня на Манфреда, явно не зная, что ему предпринять. Мы оба его игнорировали. Вокруг нас образовалось пустое пространство.

Манфред сделал шаг вперед:

— Ты убил ее, гнусный червяк.

Манфред хотел наброситься на меня, но карабинер его удержал. Мелькнул мундир защитного цвета. Командир Крюн.

Он взял меня за локоть.

— Я не убивал Бригитту, Манфред. Это ты ее убил, дерьмо вонючее, — завопил я, сопротивляясь. — И мы оба знаем почему.

Макс силой затащил меня в переулок, откуда не было видно ни дома Бригитты, ни Манфреда. Только отблески синих мигалок на вывеске парикмахерской.

Я закрыл глаза.

— Она в самом деле умерла?

— Покончила с собой.

— Ты уверен?

Макс кивнул:

— Застрелилась из охотничьего ружья.

— Когда?

— Соседи услышали выстрел перед самым рассветом и сообщили мне. Дверь не была заперта. Я посмотрел и вызвал карабинеров и «скорую помощь».

— Это не самоубийство.

Макс смерил меня взглядом:

— Тяжкое обвинение, Сэлинджер.

— Ее убил Манфред.

— Она покончила с собой.

— Почему ты так уверен в этом?

— Она напилась, — короткая пауза, будто он хотел добавить «как всегда», но посовестился, — всюду валялись бутылки. Госпожа Унтеркирхер встретила ее вчера вечером. Бригитта была пьяна в стельку.

— И что госпожа Унтеркирхер сделала для Бригитты? — спросил я с горечью.

— То, что все мы делали долгие годы, Сэлинджер. Ничего.