Под его пристальным взглядом мне пришлось опустить глаза.

— Бригитта не покончила с собой. Ее убили. Убийца — Манфред.

— Повторяю: тяжкое обвинение.

— Я отдаю себе в этом отчет.

— У тебя есть доказательства?

Я закурил сигарету. Предложил ему.

— Нет.

— Тогда держи язык за зубами. Всем и так нелегко.

— Скажи мне правду, Макс: ты не заметил ничего странного? Ничего, что могло бы…

— Совершенно ничего.

— Ты сказал, дверь была открыта.

— Бригитта пила, Сэлинджер. Пьяницы оставляют детей в машине в июльскую жару, забывают выключить газ, а потом щелкают вот такой штукой.

Он был прав.

Но я знал: в чем-то он ошибался.

— Может быть, я не должен тебе этого говорить, — произнес Макс, — но у Бригитты в руках была фотография.

— Фотография Эви?

— Гюнтера.

— Думаешь, это улика?

— Думаю, это предсмертное послание, Сэлинджер. Ни больше ни меньше.

Дальше говорить было особо не о чем. Мы распрощались. Макс вернулся на место самоубийства, я — к своей машине. Садясь за руль, я заметил, что к куртке прицепилась банкнота в пятьдесят евро.

Я выбросил ее в окошко.

Завел мотор и поехал прочь.

Я приехал в Больцано к девяти. Найти самого большого в мире медведя мне не удалось, но тот, который этим утром явился в палату Клары, немногим ему уступал.

— Как ты, малышка?

— Голова болит.

— Меньше, чем вчера?

— Меньше.

Клара погладила мохнатую морду плюшевого медведя, и личико ее сделалось серьезным. Такое же выражение я приметил у нее накануне. Будто ей нужно было сообщить мне что-то важное, но не хватало духу.

Я улыбнулся.

Ласково взял за подбородок, развернул к себе.

— Что случилось, малышка?

— Ничего.

— Шесть букв, — проговорил я.

— «Звезда»?

— Нет.

— «Сердце»?

Я покачал головой.

Клара пожала плечами:

— Тогда не знаю.

— «Вранье», — сказал я.

Клара провела рукой по голове. Искала волосы, чтобы намотать прядку на палец, то же самое делала Аннелизе, когда нервничала.

Но не нашла ни единой под толстым слоем бинтов, которыми была все еще обмотана ее голова. Рука опустилась на грудь. Клара снова отвела от меня взгляд.

— Ты ведь знаешь, что можешь все мне рассказать?

— Да.

— Думаешь, я сержусь из-за санок?

— Немного.

— Но дело не в этом, правда?

Клара снова попыталась коснуться волос, но я перехватил маленькую ручку и покрыл ее поцелуями. Потом пощекотал. Клара захихикала, прижимая к животу плюшевого медведя.

— Скажешь, когда захочешь, — проговорил я.

Мои слова, казалось, принесли Кларе облегчение. Она протянула мне руку с торжественным видом:

— Договорились.

— Что это вы тут затеваете?

Вошла Аннелизе в сопровождении Вернера. Я встал, обнял жену. Аннелизе обняла меня тоже, но холодно, отстраненно. Под ароматом мыла угадывался запах потной кожи.

— Ты должна поехать отдохнуть.

— Это ты купил медведя? — спросила она. — Раньше его тут не было.

Такая у нее была тактика. Сменить тему.

— Да, в подарок. Тебе нужно выспаться в нормальной постели.

— Я останусь здесь, пока Клара не закончит курс лечения. Потом мы вернемся домой. Вместе.

Она прошла мимо меня и села на постель Клары.

— О’кей, — сказал я.

Мы играли все вместе около часа.

Я старался не думать о смерти Бригитты, отдав все свое внимание Кларе. Она была слабенькая, бледная, но, по крайней мере, могла видеть, и скоро я посажу ее в машину и отвезу домой.

В надежное место.

Больше никогда, поклялся я, никогда не позволю, чтобы с ней случилось что-то плохое.

Эту клятву мне было суждено нарушить. Так всегда бывает, когда мы клянемся, что никогда ничто не причинит вреда тем, кого мы любим.

Все, что я мог сделать для Клары, — это подарить ей прекрасные воспоминания.

Слова Вернера гулким эхом отдавались у меня в голове. Как и грохот падающей ели, которую сломила боль двоих мужчин с разбитым сердцем.

В одиннадцать вместе с санитаром, который принес Кларе еду, явился врач. Он узнал меня и протянул мне руку. Я, смущенный, ответил на рукопожатие.

— Вы были правы, господин Сэлинджер, — произнес он, поздоровавшись с Аннелизе.

— Всего лишь маленький жучок, — пробормотал я, краснея.