Это было универсальное помещение. Сейчас, после обеда, даже ближе к вечеру — это кабинет. Ночью — спальня. А еще это и комната для совещаний, штаб роты и творческая мастерская. Если можно называть творчеством мой плагиат произведений из будущего.

Быть поэтом — вот, что я решил! Быть поэтом, кроме всего прочего. Или даже для того, чтобы «все прочее» было чуть легче реализовать. Попытка потешить свое самолюбие? Нет, как я надеюсь, ибо лишь со стороны чаще всего можно увидеть в человеке психологические особенности, но редко в себе. Я же посчитал, что стихи — это великолепнейший способ продвигать себя.

Здесь и сейчас так писать, как будут в будущем, даже через сто лет, не умеют. А у меня есть даже не опыт, а стихи, которые оставались великими в веках. И да простят меня великие! И да напишут они еще больше своих произведений! Так что мой плагиат только на пользу. Мало того, что на этих стихах будут воспитываться новые авторы, так еще и те, кого я обокрал, напишут другие произведения, не менее великие.

— Чаю? — спросил я, указывая на кувшин, стоящий на столе. — Остыл уже изрядно, но все же чай. Вы же уже пробовали чай так, как я его готовлю?

— Удивительно, что у вас, Александр Лукич, есть такой годный напой, — заметил Богдан Григорьевич, притягивая к себе кувшин.

Тут, в Уфе, некоторые особенности общения и этикета во-многом нивелируются. Вот и сейчас я еще не успел своему гостю предложить выпить и наполнить чашку, как он сам наливает чай.

Он уже, казалось, и забыл, зачем приходил ко мне. Мой чай уже стал своего рода легендой в Уфе. Причём, в этом городе периодически всё-таки китайский чай появляется. За дорого, но летом его купить вполне можно. Правда я покупаю и сейчас и не сказать, что цена заоблачная. Для такого напитка, за который я выложил бы и вдвое больше серебра, такая стоимость вполне даже.

Я же спрессованные листы чая ещё и немного обжариваю и подсушиваю. Оттого получается очень ароматный чёрный чай. А ещё, как в прошлой жизни, так и в этой, не хочу отказываться от привычки пить очень крепкий чай. Настолько крепкий, что ещё немного — и получился бы чифирь.

Любил я ещё и чтобы чай был сладким. Вот только сахара здесь нет и в помине. Что немного странно, так как в Индии, как известно, сахарный тростник в это время культивируется. А индийские товары, пусть и очень ограниченно и через Среднюю Азию, сюда доходят. Наверное, европейские колонисты уже начали скупать весь индийский тростник.

Как там мои крестьяне, которым я дал задание выявить самую сладкую свёклу? Неужели из этого что-нибудь получится, и я когда-нибудь смогу произвести сахар? Но ведь в иной реальности получилось. А тут ещё самую сладкую свёклу должны будут оставить на семена, потом ещё раз выберем самую сладкую свёклу… Может, и из этой селекции что-то получится, и в итоге у нас будет сахар.

— Господин секунд-майор, вы угощайтесь мёдом. Он у башкирцев редкий, но вкуснее мёда пробовать не доводилось! — подвигаю глиняную миску, наполовину заполненную золотистой тягучей жидкостью.

Вот интересно, насколько можно изменить экономическую систему башкир, если они начнут массово производить мёд? Насколько помню из будущего, башкирский мёд в XXI веке был своего рода брендом.

Я обязательно подарю технологию ульев и медогонки башкирам. Нет, я не настолько расточителен, и считаю, что каждое или почти каждое прогрессорство, которое я могу использовать в этом мире, должно работать и на мою пользу, и на пользу Российской империи.

Но, во-первых, мёда в этом времени много не бывает. Я уже не говорю про пчелиные продукты, прежде всего, воск. Его постоянно мало. Так что со сбытом продукта никаких проблем не будет.

Во-вторых, обретение технологии производства мёда, пчеловодства, имеет и очень важную политическую, социальную, составляющую, которая на первый взгляд не видна, но, как по мне, способна перевернуть сознание если не всего башкирского общества, то немалой его части.

Ведь пчеловодство — это стационарное занятие. С ульями в хозяйстве много не покочуешь. Следовательно, всё больше и больше будет возникать стойбищ степняков, которые станут превращаться в селища, возможно и в городища.

Одна из основных причин, почему русские никак не могут найти общий язык с башкирами — это разность цивилизаций. Земледельцу крайне сложно понять кочевника, как и наоборот. И уже потом на всё это накладывается религиозный вопрос. Если степняк становится оседлым, он теряет свою идентичность и готов воспринимать новую.

— И всё же, Александр Лукич, где вы столь много покупаете чая? Его же не купить в Уфе! — спросил Анненков, когда уже выпил две глиняных кружки, пусть и остывшего, но всё ещё ароматного напитка.

— Так на торговище есть бухарец. Мустафой кличут, коли я правильно вспомнил его имя, — растерянно сказал я.

Действительно, было странно слышать от Богдана Григорьевича, что он для себя не может купить чай. Более того, он не бедный человек, мог бы себе позволить за немалые деньги приобрести такой напиток. И тогда что это?