— Как — наши? — удивленно переспросил капитан, торопливо натягивая сапоги. — Откуда?

— Не могу знать, ваше благородие, — денщик задыхался от радостного волнения. — Должно быть — из-под Брест-Литовска прислали подкрепления…

Раздался грохот, будто вышибали парадную дверь, но это заработали пушки. Русские пушки, осыпающие мечущихся в панике поляков шрапнелью…

Еще несколькими днями ранее

Полковник Григорьев тщательно выстраивал оборону вокруг ратуши. Его отряд в восемьсот человек действовал слаженно. Внезапность, на которую так рассчитывали мятежники, давно была утрачена. И науськанные британскими военными советниками, они перешли к тактике жесточайшего террора.

Список убитых до сих пор лежал среди бумаг полковника, но он помнил его наизусть. Семьдесят три человека. В том числе жены и дети офицеров. Прорвавшийся из-под Кельце с казаками ротмистр Волынский рассказывал страшные вещи.

Польские уланы рубили в полях беженцев, не обращая внимания на казачий разъезд, который вклинился в их ряды, стремясь защитить женщин, детей и стариков. И теперь улицы городка, где Григорьев держал оборону, были усыпаны воззваниями, нарочито написанными на двух языках — польском и русском: «Смерть москалям!». И подпись: « Народный трибунал».

— Ваше высокоблагородие, — Волынский указал на площадь, — опять они наших ведут!

Из переулка вывели связанных русских солдат — человек пятнадцать. Их гнали ударами прикладов, прикрываясь их телами, как живым щитом. Солдаты были ранены. Судя по перевязке, их взяли из госпиталя еще три дня назад, тогда как остальных сожгли вместе с самим госпиталем.

— Огонь! — скомандовал Григорьев своим офицерам. — Бой на полное истребление мятежников, господа. Пленных не брать.

Вдруг со стороны рынка раздался новый шум, ласкающий слух защитников ратуши, ибо до них донеслось громовое «Ура-а-а!».

За две недели до этого

— Поезжайте, Алексей Петрович, — сказал император. — В Петербурге мы уже управимся и без вас. Вопреки опасениям самых закоренелых скептиков, адмирал флота Нахимов сумел добраться до Финского залива. И теперь англо-французская эскадра заперта. Общее контрнаступление флотов согласовано. Супостатам придется либо умереть, либо сдаться на милость победителя… На мою милость.

Александр II улыбнулся, но хмурая складка озабоченности тут же пересекла его лоб.

— Горчаков развивает наступление, а вот из Польши приходят донесения самого тревожного свойства. Отправляйтесь, господин вице-канцлер, я готов предоставить вам столько частей и оружия, сколько позволит обстановка.

— Разрешите мне, ваше императорское величество, взять мое специальное подразделение?

— Жаль, конечно, расставаться со столь бравыми воинами, особенно перед решающей битвой за Святой Град Петров, но вы вправе от меня требовать этого.

— Тогда еще одна просьба, ваше императорское величество.

— Слушаю вас, Алексей Петрович.

— Дозвольте мне действовать по своему усмотрению, не согласовывая свои решения и действия с Генеральным штабом.

— Дозволяю. Вы заслужили такое право, господин вице-канцлер… Хотя, в случае вашего провала вся ответственность тоже ляжет на вас.

— Безусловно, ваше императорское величество. Разрешите идти?

— Ступайте, Алексей Петрович. И да благословит вас Бог!

Поклонившись самодержцу, я покинул его покои и Зимний дворец, в который вновь возвращалась жизнь. Носились лакеи, наводя лоск на императорскую резиденцию. В столицу возвращалась семья Александра II и весь двор.

Я вышел из дворца, сел в свою коляску и велел кучеру везти меня в Смольный институт, временно превращенный в базу моего полка спецназа. К середине марта в Санкт-Петербург вернулось весеннее тепло.

Пожары были потушены. Наводнение отступило. Простые горожане начали приводить город в порядок. Прекратились временные перебои с продовольствием, которые европейские газеты возвели в ранг голода, живописуя ужасы, не имевшие отношения к действительности.

Британская «Times» опубликовала целую передовицу, с фальшивыми гравюрами, на которых были изображены заваленные снегом улицы, вмерзшие в лед Невы трупы и рыскающие в подворотнях людоеды.

Вспомнив о британской прессе, я невольно вспомнил и о своем приятеле Говарде. Он ушел вместе с эскадрой Нахимова, которая, покинув Босфор, совершила рейд по островам Средиземноморья, помогая греческим и итальянским повстанцами скинуть власть британских, французских и австрийских завоевателей.

Они хотели сжечь и разорить Крым, проникнуть к Архангельску и Петропавловску-на-Камчатке, заставить нашего императора бросить столицу и бежать в Москву, а вместо этого сами оказались в ловушке в Финском заливе, да и в Средиземноморье у них отчетливо подгорало.