Я восхитилась удачному совпадению: ведь я расположусь рядом с ним, тоже на верхней! Будем до конца честными: я для того и пришла в первых рядах на поезд, чтобы оказаться вблизи него. А если б он вдруг выбрал по-буржуазному нижнюю койку, я бы с кем-то поменялась, чтоб только оказаться с ним рядом. Но, впрочем, несколько дней пути (и дальнейшая экспедиция) меня и без того устраивали в смысле нахождения около моего предмета. Сердце у меня при его появлении сладостно замирало.

«А если, – вдруг подумалось мне, – Миша не проявит себя в экспедиции как герой моего романа? Что, если я разочаруюсь в нем?»

Да, такой исход тоже возможен. Тем и хороши экспедиции: в суровых условиях, в тяжелом труде и вдали от комфорта человек ясно проявляет свою сущность. И всем, кто находится рядом с ним, становится очевидно, что он за фрукт.

Возможно ли, что, увлеченная его умом и импозантной внешностью, я ошибалась в Михаиле? Существует такая вероятность, и это может проявиться во время нашего путешествия. Что ж! Если я вдруг разочаруюсь в нем, придется от него отказаться. И это лучше, чем мы вдруг вступим с ним в законный брак и нелюбовь накроет меня после года или двух совместной жизни.

Миша выглядел подготовленным к суровым условиям сибирской природы: брезентовая юнгштормовка, шляпа с широкими полями, кирзовые сапоги. По договоренности он вез не только рюкзак со своими вещами, но и палатку для всех нас. Он уселся напротив на нижней полке и вытер пот со лба. Осмотрел меня внимательно. Скомандовал:

– А ну-ка, Маша! Скинь-ка панамку!

Я не без удовольствия подчинилась. Дело в том, что вчера в парикмахерской на Шестой линии я рассталась с моими прекрасными каштановыми волосами и выбрала себе новую прическу а-ля Мэри Пикфорд: короткие волосы с чуть закрученными концами.

В душе у меня радостно вздрогнуло: Миша заметил! Это что-нибудь да значит!

– Чтоб удобней мыть в полевых условиях, – пробормотала я, скидывая панаму. – Меньше расход воды и мыла.

– Молодец, – коротко похвалил Земсков. Несмотря на то что его реплика непонятно к чему относилась: то ли к новому причесончику, то ли к рвению по части экономии, – сердце мое наполнилось теплом.

Понемногу стали прибывать другие члены экспедиции. Всего нас в отряде насчитывалось шесть человек, по брони музея удалось счастливо занять все места в плацкартном купе и два примыкавших к ним боковых. Пришли трое музейных работников: Карл Иваныч, Василий Степанович, Иван Силыч. Люди все трезвые, положительные, грамотные, у которых не одна и не две экспедиции за плечами.

Наконец, последней прискакала Лара Дороган: рабфаковка, практикантка, девятнадцатилетняя профурсетка. Принеслась за две минуты до отправления. Выглядела она совершенно несоответственно цели нашего путешествия. Представьте себе: в платье, в туфельках с белыми носочками, в белой беретке, да вдобавок с накрашенными губами и глазами! Словно она не в экспедицию собралась, а на прогулку в парк или кинематограф! Позор!

Правда, при ней имелся обильный вещмешок, который Лара немедленно засунула под полку: может, хоть в него догадалась положить подходящие для экспедиции вещи.

Мише, как я заметила, и ее опоздание, и внешний вид явно не понравились. Он нахмурился, но никак высказываться не стал – видимо, не желая начинать экспедицию с неприятной ноты или же думая сделать ей замечание не при всех, а позже, наедине.

– Ой, я чуть не опоздала, – пробормотала Лара явное вранье, – трамвай сошел с рельсов, представляете, прямо посредине Двадцать пятого Октября!.. Но зато успела, можете вообразить, ухватить пирожные непосредственно в самом «Норде», вот, угощайтесь! Каждому по две штуки! – Она вывалила на купейный столик картонную коробку, перевязанную шпагатом.

А потом стала со всеми знакомиться, протягивая лодочкой теплую руку. И в заключение проворковала в адрес нашего руководителя:

– А с вами, Михаил Петрович, мне очень и очень приятно снова увидеться.

Она и Мише руку жала, хотя явно была с ним знакома, и задержала свою ладошку в его дольше, чем у остальных, – или это мне почудилось?

Подумалось: «Вот и соперница объявилась. Похоже, конечно, что она очень глупа – но разве мужской пол это когда-нибудь (к сожалению) останавливало?»

Ударили в колокол. Паровоз свистнул, дернулся, и мы поехали.

Дороган продолжила страшно суетиться, демонстрируя всем, в первую очередь Михаилу Петровичу, свою незаменимость. Она побежала к проводнику и затребовала чай.

Когда девчонка удалилась, Карл Иваныч проговорил в пространство:

– Вот интересно, на каком таком трамвае она ехала, да еще по Двадцать пятого Октября, если живет на Некрасова – с родителями в отдельной квартире?

Все засмеялись.

– Да-да, – вполголоса прибавил Иван Силыч, – и непонятно, почему она рабфаковкой числится, если сама далеко не от станка, а папаша у нее в Петросовете заседает?