Комиссар покинул кладбище. Прямо напротив ворот располагался «Ле рюстик», ресторанчик, куда он всякий раз заходил, навестив могилу деда. Брюнфо спрашивал себя, почему окна на этаже над рестораном замурованы. Вряд ли здесь жил кто-то, кому было невмоготу смотреть на кладбище. Люди не замуровывают окна только оттого, что вид из них наводит депрессию. Такие здесь просто не поселятся. Какая загадка крылась за этими заложенными окнами?

По обыкновению, Брюнфо заказал стумп, любимое блюдо деда, а для него самого — сентиментальный вкус детства. Stoemp is stoemp [37] , всегда говорил дед, главное в нем, конечно, качество сардельки: она должна треснуть, когда ткнешь вилкой. Причем оболочка должна быть из натуральной кишки, а не из пластика, который используют все чаще, драматический симптом отмирания бельгийской рабочей культуры. Здесь, в «Ле рюстик», еще подавали настоящий стумп. Простой, натуральный, отменный. К нему — незатейливый стакан бочковой «Стеллы Артуа», а под конец — рюмочку можжевеловой. Эмиль Брюнфо вздохнул. Потом поехал в комиссариат.

Когда Эмиль Брюнфо вернулся на Марше-о-Шарбон, дежурный доложил, что его ожидает главный комиссар, он должен срочно явиться к нему в кабинет.

Брюнфо предупредил, что едет на кладбище и вернется в 13 часов. И все кивнули. Сейчас пять минут второго. И шефу опять приспичило корчить из себя большую шишку? Брюнфо ожидал выговора, ведь не было никакой уважительной причины гулять по кладбищу, да потом еще и опаздывать. Он пожал плечами, не по-настоящему, конечно, а мысленно, терпеливо дождался лифта, затем не спеша прошагал по коридору к кабинету начальника, постучал и сразу вошел.

Перевернутый мир, тотчас мелькнуло в голове: он только что с кладбища, но такое впечатление, что похороны происходили здесь. Слева от главного комиссара сидел следственный судья, справа — прокурор, все трое с траурными лицами.

— Садитесь, коллега Брюнфо, прошу вас!

Увидев в кабинете главного комиссара следственного судью, Брюнфо не слишком удивился: в конце концов он, по сути, и есть начальник, который вечно давал указания и желал, чтобы его регулярно информировали о ходе дознания. Но присутствие прокурора мгновенно насторожило Брюнфо. Ведь это означало: тут явно замешана политика.

Но что толку от настороженности, тревога-то уже воет сиреной, а последствия опасности уже бесповоротный факт?

Да, здесь действительно происходили похороны. Похороны дела об «Атланте».

— Ну что ж, — произнес главный комиссар Мегрэ и умолк. Брюнфо не сомневался, что своей карьерой этот идиот обязан исключительно тому, что по случайности носит фамилию Мегрэ, но для города эта случайность — большая беда. Ничего не говоря, он невозмутимо наблюдал, как Мегрэ подыскивает слова. Брюнфо выжидательно смотрел на Мегрэ, Мегрэ беспомощно смотрел на следственного судью, а следственный судья — на прокурора, который в конце концов сказал:

— Большое спасибо, господин комиссар, что вы нашли время. Мы как раз занимались убийством в гостинице «Атлант», а вы, если меня правильно информировали…

— Да, — сказал Брюнфо.

— Ну что ж, — сказал главный комиссар Мегрэ.

— Открылись новые обстоятельства, — сказал следственный судья, господин де Роан.

Интересным в тщеславном Роане Брюнфо находил разве только его жену. Познакомился он с ней на рождественском празднике, женщина была молодая, очень изящная, с большими глазами, подведенными черным контуром, и каждый раз, когда она хотела что-нибудь сказать, де Роан с улыбкой обрывал ее: «А ты, дорогуша, успокойся!» Брюнфо сразу же захотелось с ней переспать. Он сам не знал, вправду ли желал ее или просто хотел унизить ее мужа. Он был достаточно пьян, чтобы сказать об этом ей на ушко — очень откровенно, очень глупо. Она изумленно воззрилась на него, он мгновенно устыдился, а она ответила: «Сегодня никак. Позвони мне завтра!»

Самовлюбленным жестом Роан пригладил идеально уложенную феном прическу и попросил главного комиссара Мегрэ изложить комиссару Брюнфо новые обстоятельства.

Брюнфо чувствовал, что прокурору донельзя отвратительна беспомощность полицейских и он ждет только одного: чтобы все наконец-то было сказано открытым текстом и он смог уйти и заняться более важными вопросами.

— Ну что ж, — сказал главный комиссар Мегрэ. — Дело вот в чем: есть убедительные причины прекратить дознание по «Атланту».

— Вам понятно?

— Нет, — сказал Брюнфо, — непонятно. Это означает, что мы прекращаем дознание, или я прекращаю дознание, или дознание прекращается?

В третий раз за последние пять лет он выезжал на место преступления и стоял перед трупом, которого на следующий день уже не было. Убедительные причины состоят в том, что Брюссель — город Страшного суда? Воскресения мертвых? Душа убитого вновь соединилась с телом, а раз нет трупа, нет и дела? Судебная медицина подтвердила?

— Ну, — сказал Мегрэ, — я понимаю…

Брюнфо злобно глянул на этого болвана. Идиотская прическа ежиком. Сооруженная с помощью геля. Будто слишком туго затянутый галстук автоматически поднял волосы дыбом.

— Понимаю, что вы, ну, что вам сейчас непонятно, однако…

— Все очень просто, — вмешался де Роан, — и понятно без труда. Мы больше не имеем касательства к этому делу — ни вы, ни мы, вообще никто здесь. И объяснение, какое я вам сейчас сообщу, останется строго между нами, вы его выслушаете, но никто как бы ничего не говорил, ясно? Итак, есть одно-единственное ведомство, во власти которого забрать у нас подобное дело, заставить его исчезнуть или раскрыть самому. И ведомство это так могущественно потому, что в действительности, то бишь официально, его не существует. Его как бы нет, понимаете, оно забирает такие дела, но самого как бы нет. Здесь речь идет об интересах, которые…