Я инстинктивно дёрнулся вперёд, но остановился, осознав бессмысленность этого порыва. Полсотни тварей и псионик… Это верная смерть. Как бы я ни ненавидел себя за это решение, но мне оставалось только наблюдать за разворачивающейся бойней.

Один за другим зомби-телекин методично швырял людей в толпу своих сородичей. Хватал телекинезом и отрывал от общей массы, как фермер, выбирающий овец для забоя. Те, кто пытался сопротивляться, умирали особенно жестоко — я видел, как одного мужчину телекин просто разорвал пополам, как бумажную куклу, не прикасаясь к нему.

Меня затошнило, когда очередь дошла до детей. Двое мальчишек, вцепившись друг в друга, пытались спрятаться под перевёрнутым грузовиком. Телекин, казалось, даже не торопился. Он просто поднял массивную машину в воздух, обнажая их последнее укрытие, а затем швырнул грузовик через всю улицу, словно картонную коробку. Металл смялся от удара о здание, осколки стекла разлетелись во все стороны.

Рука зомби лениво указала на детей, и их подняло в воздух. Мальчишки кричали и плакали, пытаясь ухватиться за что-нибудь, но их просто потащило по воздуху к ожидающей толпе.

Я отвёл взгляд, сжимая кулаки с такой силой, что ногти впились в ладони до крови.

«Ты ничего не смог бы сделать,» — сказал я себе, хотя это не принесло ни капли облегчения. — «Иногда приходится выбирать, кого спасать».

Когда крики наконец стихли, я рискнул выглянуть. Телекин уже уходил, пошатываясь на нетвёрдых ногах. Энергия, затраченная на уничтожение колонны, явно истощила его. Это был шанс — сейчас он уязвим. Я мог бы догнать его и…

«Нет,» — одёрнул меня внутренний голос. — «Это слишком рискованно. Даже крох энергии Телекина хватит, чтобы разорвать тебя на куски. Виталина важнее. Это не твоя битва».

С горьким привкусом во рту я осторожно двинулся в обход кровавой бойни, стараясь не смотреть на растерзанные тела и пирующих мертвяков. Нужно было найти другой путь через этот участок дороги, и взгляд сам собой упал на пожарную лестницу старого офисного здания, возвышавшегося неподалёку. Ржавая, но вроде держится.

Подтянувшись на руках, я преодолел первый пролёт, стараясь не создавать лишнего шума. Лестница предательски поскрипывала под моим весом, но рычание пирующих мертвяков заглушало любые посторонние звуки. Взобравшись на второй этаж, я выломал створку старого деревянного окна и протиснулся внутрь.

Офис оказался типичным для старого петербургского здания — высокие потолки с лепниной, которую пытались скрыть современными подвесными конструкциями, массивные двери, обшитые дешёвым пластиком, и нелепая перепланировка, превратившая некогда просторные комнаты в лабиринт из гипсокартонных перегородок. Помещение пропиталось запахами пыли, плесени и затхлости. Столы с компьютерами, опрокинутые стулья, разбросанные документы — обычная картина паники при эвакуации. В дальнем углу виднелось тёмное пятно и кучка тряпья — чьё-то тело, уже начавшее разлагаться. Бедолага, видимо, так и не успел выбраться.

Пробираясь через этот лабиринт, я невольно отметил жуткую иронию происходящего — некогда престижные кабинеты в историческом центре, где люди просиживали большую часть жизни, превратились в их могилы. Интересно, кто-нибудь из этих офисных планктонов успел понять, насколько бессмысленной была их прежняя гонка за статусом, зарплатами и бонусами в компаниях, которые уже перестали существовать?

Выйдя с противоположной стороны здания через чёрный ход, который вёл в типичный петербургский двор-колодец, я осторожно спустился по ржавой пожарной лестнице. Внизу меня встретила неожиданная тишина — двор был полностью отрезан от уличного хаоса высокими стенами старинных домов. Маленький рукотворный островок спокойствия с чахлым садиком и детской площадкой посередине, где сейчас, конечно, не было ни души.

День уже клонился к вечеру, окрашивая стены старых петербургских зданий в тревожные оранжево-красные тона. Пробираясь через переулки, я замер, услышав впереди резкие хлопки выстрелов. Пистолет, судя по звуку — короткие, одиночные хлопки, выверенные с экономией патронов. За ними последовал звук, который заставил меня ускорить шаг — пронзительный детский крик, полный отчаяния и ужаса.

Выскочив к очередному двору-колодцу, я осторожно выглянул из-за угла. На старой детской площадке, среди ржавых качелей и облупившейся горки, разворачивался настоящий кошмар. Мужчина в окровавленной клетчатой рубашке методично отстреливался от наседающих мертвяков, одновременно пытаясь закрыть собой маленькую девочку. Ребёнок, съёжившийся у стены, был в ярко-розовом комбинезоне с единорогом, который выглядел нелепо и жутко среди этого ада.

Рука сама потянулась к рукояти ножа, а тёмная энергия внутри взволнованно колыхнулась, готовая к новому пиршеству. На мгновение в голове снова зазвучал тихий голос, нашёптывающий, что это не моя проблема, что мне нужно думать о своей сестре… но я отбросил эти мысли. После того, что случилось на Новоладожской, я не мог просто пройти мимо.

— Папочка! — всхлипывала девочка, вцепившись в отцовскую куртку.

— Всё хорошо, Настя, всё хорошо, — задыхаясь, бормотал мужчина, хотя по его лицу было видно — ничего хорошего их не ждало.