Для Вашингтона больший интерес представляло спасение союзного флота в Хэмптон-Роудс. В течение ближайших двух месяцев «Монитор» и «Виргиния» встречались, но не вступали в бой. Не имея в резерве других броненосцев, ни одна из сторон не могла рисковать потерей своего главного козыря. После вторжения армии Макклеллана на виргинский полуостров и отхода конфедератов к Ричмонду в мае 1862 года Норфолк перешел в руки федералов, а «Виргиния» была вытащена на берег. Слишком громоздкий для того, чтобы с боем пробиться в открытое море, и слишком низко сидящий, чтобы идти против течения реки Джемс, доблестный броненосец 11 мая был уничтожен своей командой — менее чем три месяца спустя после спуска на воду. «Монитор» также не дожил до своей первой годовщины: в последний день 1862 года очередной шторм у мыса Гаттерас отправил на дно броненосец, который буксировали на юг для участия в блокаде.

Несмотря на все свои недостатки, «Виргиния» и «Монитор» послужили прототипами для последующих броненосцев, построенных или заложенных обеими сторонами в ходе войны: 21 у Конфедерации и 58 у Союза. Многие из этих судов так и не приняли участие в боях; все из них были созданы для сражений на рейдах и реках; ни одно не сравнялось славой со своими предшественниками. Броненосцы мятежников в южных реках породили чувство тревоги среди союзного флота, известное как «таранная лихорадка», но это не оказало существенного влияния на ход войны. Деревянные парусники и пароходы по-прежнему составляли основу флота северян, действовавшего в открытом море. Однако в последней трети XIX века флоты мировых держав перешли на железные и стальные корабли, позаимствовав основные черты «причуды Эриксона»: низкий профиль, скорость и маневренность, вращающиеся орудийные башни и ограниченное количество крупнокалиберных орудий вместо множества пушек по каждому борту.

Участие в блокаде в составе союзного флота не предоставляло особенных шансов прославиться. Главным врагом северян была скука. Во время войны в блокаде участвовало около 500 судов, причем одновременно вахту несли в среднем 150 сторожевиков. Эти корабли захватили или вывели из строя около 1500 пытавшихся прорвать кольцо блокады. Предположив, что на каждый захваченный корабль приходилось до десятка просто замеченных или тех, кого догнать не удалось, можно подсчитать, что каждый сторожевик видел один вражеский корабль в три-четыре недели и участвовал в одном-двух захватах в год. «День за днем, волна за волной, мы пребываем в полном бездействии», — так описывал блокаду один морской офицер. Другой писал своей матери, что та хорошо может получить представление о службе на сторожевике, если «в жаркий летний день выберется на крышу, поговорит там с пятью-шестью кретинами, спустится в подвал выпить тепловатой воды с привкусом ржавчины, а затем повторит это все снова и снова, и так пока не устанет, после чего пойдет спать в глухой чулан» [726] .

Только надежда на неожиданное обогащение не давала морякам сойти с ума. Трофеи команда делила с государством пополам. Около 7% стоимости добычи полагались капитану, поменьше офицерам, а 16% делились на матросов. Мечта о том, чтобы сорвать в таких условиях банк, иногда сбывалась: в течение девяти дней осени 1864 года небольшая канонерка «Эолус» одна захватила двоих нарушителей, что принесло ее капитану 40 тысяч долларов, офицерам — от 8 до 20 тысяч и по 3000 долларов каждому матросу.

Потенциальные выгоды, равно как и возможность пощекотать нервы, были для экипажей прорывавших блокаду судов более понятны. «Из того, что мне пришлось испытать в жизни, ничто не сравнится с этим ощущением, — писал находившийся на корабле-беглеце британский офицер. — Охота на кабанов, скачки с препятствиями, охота на крупную дичь, поло (а я перепробовал все это) хотя и являются захватывающими предприятиями, меркнут по сравнению с попыткой прорваться через блокаду» [727] . Но это комментарий уже не из первого года войны, когда блокада напоминала скорее решето, чем серьезную преграду: стоимость товаров и страховые ставки росли, но риск захвата судна был невелик. К лету 1862 года ситуация изменилась. Закрыв или оккупировав большинство портов южан, блокадный флот мог сосредоточиться на нескольких оставшихся открытыми гаванях. Приобретшие опыт капитаны северян стали отправлять небольшие суда ближе к берегу, чтобы те посылали сигнальные ракеты, когда очередной корабль южан намеревался войти в гавань или выйти из нее. Получив такой сигнал, все находившиеся в пределах досягаемости военные корабли сходились в одну точку, чтобы перехватить прорывавшегося нарушителя. В нескольких милях мористее располагался второй ряд патрулей.

Эта система работала достаточно слаженно, если дело касалось тихоходных или крупнотоннажных судов неприятеля в условиях хорошей видимости. Но такой тип кораблей-нарушителей скоро исчез. На смену ему пришли плоскодонные быстроходные суда с низкой осадкой, построенные (преимущественно в Великобритании) специально с целью прорыва блокады, выкрашенные в маскирующий серый цвет, в топках которых сгорал не выделяющий дым антрацит. Они имели низкие борта, телескопические трубы и подводные пароотводные клапаны. С лоцманами, знавшими назубок каждый дюйм побережья, эти корабли дожидались безлунных, туманных или штормовых ночей, чтобы прорваться к фарватеру, с которого заранее были сняты все навигационные бакены, и только условные береговые огни служили рулевым ориентирами. Такой нарушитель мог проплыть в двухстах ярдах от патруля и остаться незамеченным. Южане иногда даже запускали сигнальные ракеты, похожие на используемые северянами, чтобы сбить с толку преследователей.

Ключевыми базами нарушителей блокады стали Нассау, Бермуды и Гавана. Там они принимали на борт оружие, обмундирование, обувь, армейские одеяла, медикаменты, соль, чай, спиртное, юбки и корсеты. Когда в союзном флоте стало больше кораблей, северяне образовали третью линию кордонов, патрулирующих воды близ этих портов (несмотря на протесты Великобритании и Испании), чтобы перехватывать нарушителей в сотнях миль от побережья южных штатов. Впрочем, большинство беглецов просачивались через эту преграду и держали курс на Уилмингтон, Чарлстон, Мобил или другой порт, где загружали на борт хлопок и отправлялись в обратный путь.

Уилмингтон и Нассау во время войны превратились в бурно растущие города, где процветало насилие, множились дома терпимости и сколачивались бешеные состояния [728] . Выгода от успешного вояжа перевешивала опасность поимки, составлявшую в 1864 году один шанс из трех. Судовладельцы могли вернуть потраченные средства за один-два рейса в оба конца, а каждый следующий рейс приносил им уже чистую прибыль. Цены на хлопок на европейских рынках взлетели в шесть, восемь, десять раз по сравнению с довоенными, что позволило спекулянтам, закупавшим хлопок на Юге и перевозившим его в Европу, увеличить свои доходы. К 1864 году капитаны судов-нарушителей получали не меньше 5000 долларов золотом за рейс в оба конца, другие офицеры — от 750 до 3500 долларов, а простые матросы — 250 долларов. Кроме того, капитаны использовали часть трюма для перевозки собственного хлопка на экспорт или импортных предметов роскоши, которые затем продавали на аукционах. Многие судовладельцы, капитаны и члены команд были британцами, включая некоторых бывших офицеров королевского флота, оставивших службу ради выгодных авантюр. Хотя побудительным стимулом для большинства южан, владевших кораблями, прорывавшими блокаду, оставался патриотизм, мотив погони за прибылями исключать также не стоит. Северяне обращались с захваченными южанами как с военнопленными, но иностранных подданных отпускали во избежание дипломатических осложнений. Вытеснение военного снаряжения дорогостоящими потребительскими товарами стало настолько заметным, что в начале 1864 года правительство Конфедерации издало постановление (которое, впрочем, очень многими игнорировалось) о запрете импорта предметов роскоши и выделении по меньшей мере половины грузовых помещений транспортов под государственные поставки по фиксированным расценкам. Также правительство (особенно артиллерийский департамент Джошуа Горгаса) и некоторые южные штаты выкупили часть кораблей для своих нужд.

Насколько эффективной оказалась блокада? На этот вопрос можно отвечать двояко. С одной стороны, согласно подсчетам, блокаду преодолело в среднем пять из шести нарушителей (девять из десяти в 1861 году, но всего один из двух в 1865-м). Они вывезли полмиллиона кип хлопка, а взамен ввезли миллион пар обуви, полмиллиона винтовок, тысячи тонн пороха, несколько сотен орудий и так далее. Оборот международной торговли чарлстонского порта (в долларах) был в 1863 году больше, чем в последний мирный год. Посланники Конфедерации в Англии составили длинный перечень судов, успешно прорывавших кордоны, доказывая тем самым, что эта блокада, не признанная международными законами, существовала лишь на бумаге. В январе 1863 года Джефферсон Дэвис назвал «так называемую блокаду» «чудовищной ложью». С ним соглашался видный историк дипломатии Конфедерации. Блокада, писал Фрэнк Оусли, была «абсурдом… не слишком удачной мистификацией… старины Эйба» [729] .