С другой стороны, большинство южан, переживших блокаду, дали противоположный ответ. «Блокада уже сказывается на количестве наших боеприпасов», — писала Мэри Бойкин Чеснат 16 июля 1861 года. Этот «частокол окружает нас», — добавляла она в марте 1862 года. В июле 1861 года один торговец из Чарлстона отметил в своем дневнике: «Блокада по-прежнему продолжается, и каждый предмет потребления, особенно продовольственные товары, достается нам все дороже». Четыре месяца спустя появилась такая запись: «Дело идет к полному разорению: соль выросла до 15 и 20 центов за кварту, обуви почти нет, мануфактура заканчивается». Морской офицер южан уже после войны признал, что блокада «отрезала Конфедерацию от остального мира, лишила ее поставок, ослабила сухопутные и морские силы» [730] .

Историки склоняются к последнему мнению. Несмотря на то, что сведения о пяти из шести успешных случаев преодоления блокады соответствуют действительности, это не является решающим критерием. Уместно задаться вопросом: какое количество кораблей и с каким количеством груза могло бы войти в южные порты, если бы блокады не было? За четыре года войны сквозь блокаду было сделано 8000 рейсов [731] , но за четыре года, предшествующих войне, южные порты обслужили более 20 тысяч рейсов. В кораблях, предназначенных для прорыва блокады, главным достоинством была скорость, а не просторные трюмы, а кроме того, в случае погони они порой сбрасывали часть груза за борт. Результатом блокады стало уменьшение объемов морской торговли Юга более чем втрое, и, естественно, не стоит забывать, что нужды Конфедерации во всех видах товаров были большими, чем в мирное время. Что касается экспорта хлопка, то 1861 год нужно исключить из рассмотрения, так как южане ввели добровольное эмбарго на его поставку в попытке повлиять на внешнюю политику Великобритании (об этом ниже). Полмиллиона кип хлопка, провезенные сквозь блокаду после окончания действия эмбарго в 1862 году, за три оставшихся года войны, выглядят достаточно жалко по сравнению с десятью миллионами, экспортированными в 1857–1860 годах. Что же до роста долларового объема товарооборота чарлстонского порта, то этому есть два объяснения: Чарлстон был основным портом для нарушителей блокады, потому что другие порты стали недоступны, плюс к этому инфляция настолько ослабила доллар Конфедерации, что к марту 1863 года для покупки товара, стоившего один доллар еще два года назад, требовалось уже десять. Блокада была одной из причин разорительной инфляции, благодаря которой покупательная способность доллара Конфедерации упала к концу войны в сто раз относительно апреля 1861 года.

Утверждать, что блокада «выиграла войну» для Севера, как имеют обыкновение делать историки флота, значило бы перегибать палку, хотя, безусловно, она сыграла важную роль в победе Союза [732] . Если доля военно-морского флота составляла всего 5% в численности всех вооруженных сил Союза, его вклад в конечный успех был много больше.

Вопрос об эффективности блокады превратился в ключевой вопрос международной политики первого года войны. Международным законом, важным для ведения блокады, был один из разделов Парижской морской декларации, к которой в 1856 году после Крымской войны присоединились европейские державы (но не Соединенные Штаты): «Для того чтобы быть признанной, блокада должна быть эффективной; иными словами, сопровождаться привлечением достаточного для прекращения доступа к объекту блокады количества сил». Дипломаты южан настаивали на том, что легкость, с которой беглецы преодолевали блокаду в 1861 году, доказала ее неэффективность, следовательно, ни одно государство не должно признавать ее. Такой была традиционная позиция американцев в отношении британских блокад, особенно во время наполеоновских войн, когда Соединенные Штаты игнорировали требования англичан и вели торговлю с обеими сторонами. Но сейчас положение изменилось. Основной целью дипломатии Конфедерации в 1861 году было убедить британцев объявить блокаду незаконной, что послужило бы прелюдией к началу действий королевского флота в защиту английской торговли с Югом.

Главным аргументом международной стратегии южан был хлопок. В британской экономике доминировала текстильная промышленность. «Что произойдет, если не экспортировать хлопок в течение трех лет? — спрашивал южнокаролинец Джеймс Хэммонд в своей легендарной речи 1858 года о „Короле Хлопке“. — Англия, а вместе с ней и весь цивилизованный мир, рухнули бы, не будь Юга». В 1861 году южане абсолютно уверовали в неизбежность британской интервенции из-за вопроса о хлопке. Через несколько дней после взятия форта Самтер один торговец из Чарлстона так говорил корреспонденту лондонской Times: «Если эти презренные янки осмелятся ввести блокаду и лишат вас нашего хлопка, просто потопите их корабли и признайте Конфедерацию. Я полагаю, это должно произойти еще до осени». В июле 1861 года вице-президент южан Александр Стивенс выразил уверенность, что «рано или поздно [блокада будет] снята или же Европу ждет революция»: «Наш хлопок… это гигантский рычаг, с помощью которого мы можем решить свою судьбу» [733] .

Чтобы привести этот рычаг в действие, южане решили наложить эмбарго на экспорт хлопка. «Козыри на руках у нас, — торжествовала Charleston Mercury, — и мы собираемся выкладывать их, пока не обанкротятся последние хлопчатобумажные фабрики Англии и Франции или пока те не признают нашу независимость». Memphis Argus советовала плантаторам: «Оставляйте весь хлопок на плантациях. Не посылайте ни единого волокна в Новый Орлеан или Мемфис, пока Англия и Франция не признают Конфедерацию. Ни единого волокна!» [734] Хотя правительство в Ричмонде никогда официально не объявляло об эмбарго, общественное мнение в его поддержку было настолько мощным, что буквально ввело его самостоятельно. Большая часть урожая 1860 года была уже отправлена в Европу до войны. Погрузка хлопка, собранного в 1861 году, должна была начаться в сентябре, но, несмотря на слабость блокады, хлопок почти не вывозили. Весной 1862 года южане засадили хлопком лишь около половины сельскохозяйственных площадей, а остальную часть пустили под продовольственные культуры. Импорт хлопка в Британию в 1862 году составил всего 3% от объемов 1860 года.

Такая «хлопковая дипломатия» поначалу казалась многообещающей. Английские и французские официальные лица обменивались встревоженными мнениями о перспективах хлопкового голода. Текстильные магнаты Ланкашира и Лиона поговаривали о банкротстве. «Англия должна прорвать блокаду, или миллионы ее граждан умрут от голода», — заявила в сентябре 1861 года одна из газет от имени рабочих ткацких фабрик. В октябре премьер-министр виконт Пальмерстон и министр иностранных дел лорд Расселл согласились с тем, что «хлопковый вопрос может иметь очень серьезные последствия к концу года»: «Мы не можем позволить нескольким миллионам наших граждан погибнуть только для того, чтобы Соединенные Штаты испытали чувство удовлетворения». Британские и французские дипломаты обсуждали возможность совместных действий, направленных на отмену блокады [735] .

Но в конце концов этому помешал ряд факторов. Главным из них было желание Расселла и Пальмерстона избежать втягивания в войну. «Ради всего святого, давайте будем по возможности держаться в стороне от этих событий», — говорил Расселл в мае 1861 года, а Пальмерстон высказался в духе «двое дерутся — третий не мешай». Даже абстрагируясь от агрессивных предостережений госсекретаря Сьюарда не ввязываться в конфликт (к которым британцы отнеслись как к невежественному пустозвонству), Лондон понимал, что любое действие против блокады может привести к конфликту с Соединенными Штатами, который будет иметь для интересов Англии более пагубные последствия, чем временная потеря южного хлопка. «Наша истинная стратегия, — сказал Пальмерстон Расселлу 18 октября, — следовать избранной нами линии и держаться от этого конфликта подальше» [736] . Французский император Наполеон III склонялся к вмешательству, но не желал предпринимать никаких шагов без сотрудничества с Англией.

Если правящие круги Великобритании были возмущены «запугиванием» Сьюарда, то многие простые англичане гораздо больше негодовали из-за попытки Конфедерации прибегнуть к экономическому шантажу. «[Если южане] полагают, что смогут при помощи хлопка вынудить нас выступить на их стороне, — заявила Times, — то им следовало лучше подумать». «[Вмешаться в войну на стороне Юга] только потому, что он перестал посылать нам хлопок, было бы шагом недостойным… Британский парламент никогда не пойдет на столь позорную сделку», — заявил лорд Расселл в сентябре 1861 года [737] .