В любом случае, вопросы «совершенного общественного и политического равенства… к которым судья Дуглас пытался свести наш спор… являются ложными», — подытожил Линкольн в заключительном раунде дебатов. Самым насущным вопросом является этика и будущее рабства. «Вот вопрос, который не исчезнет в нашей стране после того, как жалкие ораторы вроде судьи Дугласа и меня умолкнут. Это вечная борьба между двумя началами, добром и злом, идущая повсюду… от сотворения мира… Первое — это общее право всего человечества, а второе — божественное право королей… Не важно, в каком виде предстает перед нами эта тирания: монарх, севший на шею своим подданным и живущий за счет их труда, или определенная раса людей, считающих это основанием для порабощения другой расы» [386] .

В глазах истории (или, по крайней мере, большинства историков) Линкольн «выиграл» дебаты. Сложнее дело обстояло с избирателями Иллинойса в 1858 году. В масштабах всего штата кандидаты в легислатуру от республиканцев и демократов набрали практически равное число голосов — 125 тысяч за каждую партию [387] . Демократы победили в 51 из 54 южных округов, а республиканцы — в 42 из 48 северных. Вследствие того, что состав легислатуры в 1850-е годы еще не был изменен в пользу быстрорастущих северных округов, а также того, что в сенате штата превосходство сохранялось за демократами, Демократическая партия получила большинство в новой легислатуре в 54 члена против 46 и избрала в Сенат Дугласа. Для «Маленького гиганта» кампания прошла триумфально. Он подтвердил свое положение лидера северного крыла Демократической партии и ее основного кандидата на грядущих президентских выборах. Для Линкольна же поражение открывало путь к победе. Он закончил по меньшей мере вничью сражение со знаменитым Дугласом, более четко, чем раньше, провел водораздел между республиканцами и северными демократами, а также в национальном масштабе заявил о себе как о выразителе республиканских идей [388] .

Демократы также победили в пяти из девяти избирательных округов по выборам в Конгресс — одно из немногих светлых пятен на карте Севера для этой партии в 1858 году. Практически во всех остальных штатах демократы потерпели почти такое же фиаско, как и в 1854 году. В новом составе Палаты представителей число северных демократов должно было сократиться с 53 до 32. В четырех штатах Нижнего Севера, где в 1856 году победил Бьюкенен (Пенсильвания, Индиана, Иллинойс и Нью-Джерси), два года спустя баланс сместился в сторону республиканцев. Сейчас от этих штатов в Конгресс было отправлено 16 демократов и 34 республиканца, тогда как в 1856 году — 29 демократов и 21 республиканец. Доля голосующих за республиканцев в этих штатах подскочила с 35% в 1856 году (когда на арене еще была Американская партия) до 52% в 1858-м. Вечером в день выборов Бьюкенен пригласил нескольких друзей в Белый дом на ужин. На фоне поступавших из Пенсильвании телеграмм с обескураживающими новостями «мы хорошо провели время, — писал на следующий день президент, — в числе прочего смеясь над нашим сокрушительным поражением. Оно настолько оглушительно, что выглядит абсурдным» [389] .

Лекомптонская конституция и дело Дреда Скотта принесли республиканцам немало выгод. Который раз «победа» рабовладельческих сил спровоцировала обратную реакцию, усилившую их смертельных врагов с Севера. Другие события также лили воду на мельницу республиканцев. Исчезновение Американской партии из политической жизни Севера побудило многих нативистов присоединиться к республиканцам, так как они продолжали рассматривать демократов как прокатолическую партию. В промышленных районах тарифная политика демократов и последовавшая за Паникой 1857 года депрессия усилили протестные настроения избирателей. Республиканцы также получили немало пользы от упорной оппозиции южан закону о гомстедах и от помощи федерального правительства в строительстве трансконтинентальной железной дороги.

Десятилетие экономического роста и процветания [390] закончилось сотрясением 1857–1858 годов. Паника 1857 года имела как внешние, так и внутренние причины. Крымская война 1854–1856 годов отрезала европейские рынки от русского зерна. Экспорт американских товаров неуклонно рос, чтобы удовлетворить спрос. Это привело к всплеску спекуляции на западных землях. Десятилетний рост всех экономических показателей также спровоцировал и быстрое увеличение стоимости акций и облигаций. С 1848 по 1856 год количество банков выросло наполовину, удвоились их капиталы, займы и вклады. Километраж железных дорог и их капитализация в 1850–1857 годах утроились. Ткацкие фабрики, литейное производство и заводы работали на полную мощность, чтобы утолить ненасытные аппетиты заказчиков. Золотые прииски Калифорнии продолжали вбрасывать в экономику страны миллионы долларов ежемесячно. Однако к 1856 году пессимисты уже могли разглядеть трещины в этой монолитной экономической структуре. Большая часть капитала, вкладываемого в американские железные дороги, страховые компании и банки, шла из Европы, преимущественно из Англии. Крымская война плюс одновременно начавшаяся британская и французская колонизация Дальнего Востока опустошили банковские хранилища в этих странах. Это привело к повышению процентной ставки в этих странах в два и даже в три раза, побудив европейских инвесторов продавать низкодоходные ценные бумаги Соединенных Штатов, чтобы сделать вложения у себя на родине. Последующее падение цен на некоторые американские акции и облигации в 1856–1857 годах в свою очередь вызвало сокращение доходов американских банков — держателей этих бумаг. Тем временем британские банки повышали соотношение резервов к обязательствам, побуждая некоторых американских коллег делать то же самое, а рост массы нереализованных товаров послужил причиной временного закрытия нескольких американских ткацких фабрик [391] .

К лету 1857 года сочетание спекулятивной лихорадки в одних отраслях экономики с предвестниками спада в других породило атмосферу мрачных предчувствий. «Чем еще это все может кончиться, как не общим коллапсом, подобным 1837 году? — задавался вопросом финансовый обозреватель New York Herald. — Те же предварительные симптомы, что и в 1835–1836 годах, наблюдаются и сейчас, но выглядят уже в десять раз серьезнее… рынок бумаг раздут до крайней степени, идет борьба за западные территории и земельные участки в больших и малых городах, миллионы долларов, заработанных или одолженных, тратятся на шикарные особняки и их безвкусную обстановку… Нет ни малейших сомнений в том, что на коммерческом горизонте собирается буря» [392] .

Беда, которую ждут, обычно приходит, поэтому любое локальное финансовое потрясение грозило обернуться настоящим крахом. 24 августа такое потрясение случилось: нью-йоркское отделение инвестиционной компании из Огайо приостановило выплаты, так как его кассир сбежал с кассой. Кризис доверия, начавшийся в результате этого события, оказал ощутимое влияние на экономику. Между финансовыми рынками большинства регионов страны уже существовала связь с помощью телеграфа. Внедрение непрерывной связи и быстрота реакции финансовых рынков привели к тому, что слух, зародившийся в одном месте, тут же превращался в «кризис» где-нибудь в другом. Вкладчики опрометью кинулись в банки, вынужденные требовать погашения кредитов, чтобы получить наличные. Это привело к разорению слишком увлекшихся перекупщиков и предпринимателей. Уолл-стрит захлестнула волна панических продаж. В сентябре круги от этой волны стали расходиться по всей стране: корабль, шедший из Калифорнии с двумя миллионами долларов золотом, попал в шторм и затонул. К середине октября почти все национальные банки прекратили выплаты наличными. Закрывались фабрики, росли ряды разорившихся, обанкротились железные дороги, прекратилось строительство, цены на сельскохозяйственную продукцию упали, сложная схема земельных спекуляций распалась как карточный домик, приток иммигрантов в 1858 году упал до предельного за тринадцать лет уровня, сократился импорт, и федеральное казначейство (чьи доходы формировались главным образом из тарифных сборов и от продажи земли) впервые за десятилетие получило дефицит. С наступлением зимы 1857–1858 годов сотни тысяч мужчин и женщин потеряли работу, другие перешли на неполный рабочий день или согласились на снижение заработной платы.

Вспомнив, что некоторые европейские революции 1848 года (вызванные финансовым кризисом) привели к радикальной классовой борьбе, американцы спрашивали себя, не ждут ли и их такие же потрясения. Выкинутые на улицу рабочие провели в некоторых городах демонстрации, где выдвинули требование: «Работа или хлеб!» В Нью-Йорке внушительная толпа взломала лавки торговцев мукой.

10 ноября толпы, собравшиеся на Уолл-стрит, угрожали ворваться в здания таможни и отделения казначейства США, в хранилищах которых скопилось 20 миллионов долларов. Армия и морские пехотинцы рассеяли их, но волнения продолжались всю зиму, заставляя многих обеспокоенных граждан испытывать предчувствие «катастрофы, нависшей над обществом» [393] .