— Это стоило слишком дорого моему самому близкому человеку, — прошептала она, и семена рассыпались из её ослабевшей руки. — Сету приходилось выживать самому. Ашен жесток, здесь нет места слабым. Что с ним тогда было — я почти ничего не знаю. Он не рассказывает. Но одно я знаю точно. Когда я была при смерти, он всё-таки пробрался ко мне, нарушив все запреты, и принёс лекарство.

Шепотом добавила:

— После той ночи я словно заново родилась.

Я молча кивнул. Уважал его за это — несмотря ни на что.

— Он лишь обмолвился, что снадобье досталось от шамана из племени людей-волков. И велел никому не говорить. Племя свято хранит свои тайны.

— Думаешь, сейчас он с ними? — я снова принялся за работу, не давая себе застыть на месте. Нам и так нужно было догонять остальных.

— Я не знаю, кто ещё мог бы его приютить, — тихо сказала Шелли.

— Как думаешь, они тоже заставляют его охотиться на демонов? — спросил я, хмурясь. Этот вопрос сидел у меня в голове занозой. После встречи с вестниками я знал, насколько это может быть опасно.

— Нет, не думаю, — она пожала своими хрупкими плечами. — Но я точно знаю: и наемники, и волки ненавидят Ашеров. Они считают несправедливым, что судьбы людей решают горстка избранных, которых якобы благословила призрачная Богиня.

Шелли замолчала на мгновение, а потом добавила:

— Говорят, волки считают себя истинными хозяевами земель Ашена. Их предки были первыми детьми Луны, правили здесь задолго до появления Богини Солнца. И утверждают, что именно Ашеры загнали их под землю.

— Наемники и волки — союзники? — я стряхнул остатки семян с ладони и снял сумку с плеча.

— Пресвятая Богиня, нет, — горько усмехнулась Шелли. — Они ненавидят друг друга даже больше, чем Ашеров.

Сет рассказывал: когда-то племена и кланы пытались договориться. Волки предлагали разделить земли поровну после свержения Ашеров. Но наемники оказались слишком жадными. Хотели всё загрести под себя. С тех пор между ними — только кровь да вражда.

— Какая тупость, — я покачал головой. — Вместо того чтобы объединиться и сокрушить врагов, перегрызли друг другу глотки.

— Ты прав, — сказала Шелли, и вдруг коснулась моего плеча, привлекая моё внимание. — К слову о совместной работе…

Она указала на противоположный конец теплицы.

Рита и Грэг нашли, как упростить задачу: накинули сумки с семенами на концы граблей, ослабили швы — теперь им оставалось только шагать вдоль борозд, а семена сами равномерно сыпались на землю.

Они заканчивали последний ряд. Когда Грэг бросил грабли, Рита подошла к нему, скрестила руки на груди, осмотрела проделанную работу — и негромко чмокнула его в лоб.

Я улыбнулся краем губ. Мы с Шелли молча взялись за руки. Тепло её пальцев передавалось сквозь всё тело.

Иногда простые моменты значат больше любых слов.

Конечно, на таком расстоянии мы ничего не слышали, но я отчётливо прочитал по губам, что Рита сказала мальчику:

— Горжусь тобой.

— Ох… — Шелли тяжело выдохнула.

Когда непоседливый мальчишка с растрёпанными волосами обнял кошку, и она, смеясь, притянула его к себе, в глазах Шелли блеснули слёзы. Она хлюпнула носом и сильнее сжала мою руку.

— Шелли?.. — Я нахмурился. Только ведь успокоилась.

— Наша Рита стала такой замечательной мамой, — сказала она с тёплой, но грустной улыбкой. — Могу представить, как тяжело ей это далось.

Она замолчала, вытирая слёзы. Потом добавила:

— Для меня будет большой радостью видеть, как растут ваши чудесные дети.

— Дорогая… — Я притянул её к себе и крепко обнял. Слов здесь было мало — только тепло и тишина.

Её плечи дрожали в моих руках, и я лишь сильнее обвил её руками, не давая прошлому затопить нас обоих.

Я знал, что стоит за этой болью.

Неудачная церемония удаления крыльев не убила её, но лишила будущего. Лишила её возможности подарить жизнь другому.

В этом жестоком мире женщина без надежды на детей ценилась мало. Её отец, стыдясь, фактически продал Шелли — единственному, кто согласился взять её такой, какой она осталась.

И когда она говорила про «радость наблюдать за нашими детьми», я слышал сквозь её улыбку — горечь невысказанной мечты.

— Всё в порядке… — прошептала Шелли в моё плечо, но горячие слёзы продолжали жечь мою тунику. Я молча гладил её по спине, давая понять: я никуда не уйду.