Его теневая плоть дымилась и пузырилась, но он был слишком силен, чтобы раствориться так же быстро, как его солдаты. Вокруг него мерцал защитный кокон из чистой ненависти, который частично отражал очищающий свет. Но даже его силы было недостаточно — кокон истончался с каждой секундой.

Поняв, что битва проиграна, он развернулся и бросился к воде, видимо, пытаясь сбежать через какой-то личный карманный разлом. В его движениях читалась звериная паника — он понимал, что обречен, но инстинкт самосохранения заставлял его бежать.

Я шагнул было за ним, но меня опередили. Кларк и два его террианца-гвардейца, все это время защищавшие наш корабль, вышли из-за скалы. Они двигались с холодной, бесшумной грацией хищников. Ни слова, ни жеста. Они просто встали на пути у монстра, как три статуи смерти.

Генерал взревел и бросился на них. Но это была агония, а не атака. Его когти, которые могли разрубить сталь, бессильно скребли по энергетическим щитам террианцев. Гвардейцы действовали как единый механизм, отточенный сотнями сражений. Один принял удар на свой энергетический щит, второй в тот же миг нанес удар копьем в бок твари.

Генерал пошатнулся, из раны хлынул дым вместо крови. Он попытался контратаковать, но его движения были уже слишком медленными, слишком неточными. Очищающий дождь делал свое дело, разъедая его изнутри.

И в этот момент вперед шагнул Кларк. В его руках был тяжелый энергетический карабин, больше похожий на небольшую пушку. Он не целился — не было нужды целиться в такую крупную мишень на таком расстоянии. Он просто вскинул его и выстрелил.

Концентрированный луч плазмы ударил монстра в грудь. На мгновение генерал замер, а потом его фигура начала раздуваться изнутри, просвечивая ослепительно-белым. С беззвучным воплем, который сотряс сам воздух, он взорвался, обратившись в облако пепла, которое тут же смыл сияющий дождь.

На берегу не осталось ничего. Даже пятна на песке. Последний враг исчез, словно его никогда и не было.

Кларк опустил оружие и медленно подошел к нам. Его лицо, как всегда, было непроницаемым, но в его глазах-щелках я увидел уважение. Он остановился передо мной и на мгновение склонил голову — жест, который для гордого террианца значил очень много.

«Это за Лорда Рамзи, — его голос был сухим, как песок пустыни. — И за его наследие».

Он перевел взгляд на перстень-печатку, который я все еще сжимал в руке. Металл был теплым, словно сохранил частичку души своего прежнего владельца.

«И за нового главу рода».

Это не было вопросом или предложением. Это было констатацией факта. Мир вокруг нас изменился до неузнаваемости. И мы вместе с ним. Старый мир умер вместе с Байроном Рамзи. Новый мир только рождался под сиянием ожившего Ковчега.

И, хотел я того или нет, его корону только что надели на меня.

Я посмотрел на перстень в своей руке, потом на лица друзей, на преображающийся остров, на сияющее небо. Где-то далеко шла война, но теперь мы знали — мы выиграем. Вопрос был в том, что мы будем делать с этой победой.

Байрон мертв. Да здравствует король.

Тишина. После оглушительной симфонии творения, после того, как сама реальность с хрустом встала на место, наступила тишина. Она была густой, тяжелой, наполненной невысказанным. Мы стояли на берегу преображенного острова, теперь сияющего белым кварцем, и смотрели на спокойное, как зеркало, море. Воздух был чистым, пах озоном и новой надеждой, но во рту оставался привкус пепла. Я разжал кулак. Перстень Байрона лежал на ладони, тяжелый и теплый, как живое сердце. Последний дар, последнее бремя. Я посмотрел на свою семью. Рита, спокойная и несгибаемая, стояла рядом, ее плечо касалось моего. Шелли, укутанная в мягкое сияние, смотрела на небо, и по ее щеке катилась одинокая слеза — не от горя, а от облегчения. Грэг, уже не испуганный мальчишка, а юноша, заглянувший в бездну, поддерживал обессиленную, но живую Иди. Мы победили. Цена была чудовищной, но мы победили. По крайней мере, я так думал.

«Что-то не так», — голос Сета, донесшийся с борта «Рассветного Странника», прозвучал как скрежет ножа по стеклу. Он стоял у своих приборов, и его лицо было бледным. «Макс, посмотри на небо».

Я поднял голову. Планетарная защитная сеть, сотканная из света Байрона, сияла ровным, уверенным светом. Почти вся. В самом зените, там, где раньше был эпицентр вторжения, остался один-единственный разлом. Он был не больше занозы в пальце по сравнению с тем, что было раньше, но он не исчез. Черная, рваная рана на исцеленном теле мира. И она не затягивалась. Хуже. Она начала сжиматься.

«Что за чертовщина происходит?» — я прищурился, пытаясь разглядеть детали.

«Он не закрывается! — Сет лихорадочно тыкал пальцами в свой планшет. — Он коллапсирует! Всасывает в себя все! Энергию щита, остатки материи Тьмы, даже свет! Он создает… сингулярность! Точку с бесконечной плотностью!»

Разлом съеживался все быстрее, превращаясь в идеальную черную точку, окруженную искаженным, дрожащим ореолом. Наступила абсолютная, противоестественная тишина. Исчезли все звуки: шелест волн, гул двигателей нашего корабля, даже гул самого воздуха. Словно весь мир затаил дыхание перед последним, решающим ударом.