<p> Что, если бы вы могли отменить любую свою ошибку? Сказать идеальную фразу, избежать неловкости, прожить каждый момент безупречно?</p> <p> Алёша, блестящий учёный и безнадёжный социофоб, создаёт устройство, которое даёт ему такую власть. «Корректор» — это его личный патч для несовершенной реальности, гарантия успеха во всём, особенно в попытках завоевать сердце Лены. Но чем идеальнее он становится, тем дальше она от него отдаляется. Его новая, выверенная до мелочей личность пугает, а за холодным расчётом исчезает тот неловкий, но живой человек, который ей когда-то понравился.</p> <p> Когда система, созданная для устранения хаоса, начинает порождать чудовищную паранойю и стирать саму душу, Алёше предстоит сделать главный выбор: остаться в стерильном мире гарантированных побед или совершить самый страшный прыжок — в непредсказуемую реальность, где любая ошибка может оказаться единственным путём к счастью.</p>
Корректор оплошностей
Глава 1: Коэффициент неловкости
Воздух в лаборатории был его. Не в собственности — в понимании. Алёша вдыхал его медленно, по фракциям, как редкий газ. Острый, электрический запах перегретого блока питания. Сухая, вековая пыль со стеллажей, пахнущая хрупкой бумагой и тишиной. И тонкая, почти призрачная нота канифоли — след вчерашней ночной работы.
Это был запах порядка. Территория, где хаос подчинялся формулам.
Перед ним белело поле боя — огромная маркерная доска, исчерченная многоэтажными уравнениями. Цифры и греческие символы ветвились по ней, как нейронная сеть, описывая поведение реальности на самом её краю. Здесь, в этом рукотворном космосе, Алёша был не просто физиком. Он был зрителем в первом ряду творения. Он мог видеть исходный код, на котором скомпилирована Вселенная.
Он знал, что в основе всего лежит элегантная ошибка. Бесконечный набор вероятностей, который сворачивался в единственную реальность лишь в тот момент, когда на него смотрели. Хаос был не дефектом системы. Он был самой системой.
И это было красиво.
Алёша отвернулся от доски, снял очки, устало сжал переносицу. Подошёл к широкому, забрызганному дождями окну, выходившему во двор НИИ. Подышал на стёкла, протёр их рукавом.
Мир за окном обрёл резкость.
И в эту же секунду, будто по команде невидимого режиссёра, в фокус попала она. Лена.
Она стояла у облезлой скамейки и смеялась чему-то в телефоне. Солнце запуталось в её волосах, и на одно невыносимое мгновение всё остальное — двор, НИИ, сама физика — перестало существовать.
Испарился всемогущий творец миров. На его месте остался тридцатилетний мальчишка, утопающий в мешковатом халате. Его мозг, секунду назад калибровавший космологические константы, дал сбой, столкнувшись с нерешаемой задачей.
Задача: Приветствие.
Дано: Объект «Лена». Дистанция ~30 метров. Один слой грязного стекла.
Найти: Оптимальный алгоритм контакта.
Мысли посыпались, как битые файлы.
Помахать. Она не заметит. Или заметит, но не поймёт, кому. Он останется стоять с идиотски задранной рукой. Провал.
Открыть окно. Скрипучая рама, эхо во дворе. Крикнуть «Привет!». Будет выглядеть как сумасшедший отшельник из башни. Катастрофа.
Ничего не делать.
Стопроцентная гарантия избегания позора. Стопроцентная гарантия упущенной возможности.
Алёша отступил от окна, обратно в тень своей лаборатории. Его плечи обмякли. Гений, видевший красоту в хаосе Вселенной, панически боялся его малейшего дуновения в мире людей.
Длинный коридор НИИ был похож на геологический срез времени. Скрип стёртого паркета, монотонный гул ламп, въевшийся запах хлорки и бумажного тлена. Алёша шёл быстро, прижимая к груди стопку расчётов. Это был его щит. Его будущий патч для реальности. Мысли о нём почти вытеснили утреннюю капитуляцию у окна.
Он свернул за угол.
И мир схлопнулся в одну точку.
Из-за поворота, напевая что-то легкомысленное, вынырнула Лена.
Толчок был почти невесомым, но его последствия — вселенского масштаба. Её папки просто шлёпнулись на пол. Папка выскользнула из его вспотевших пальцев. Листы не взмыли в воздух, а просто рассыпались по полу грязным веером, и самый важный, с ключевой диаграммой, скользнул точно в лужицу под батареей.
— Ой! — Лена рассмеялась. Её смех был тёплым и настоящим, и от этого Алёше стало только хуже. — Кажется, у нас гравитационный коллапс. Простите!
Кровь ударила в уши, и он услышал их горячий гул. Он рухнул на колени. Пальцы не слушались, путались, пытаясь собрать и её документы, и свои.
— Я… эм… траектория… — бормотал он, глядя на расползающиеся по полу бумаги. — Не учёл вектор… Ваши папки!
— Да бросьте вы мои папки! — она уже легко собрала свои вещи и теперь, опустившись рядом, помогала ему. Её пальцы двигались по полу с лёгкой, точной эффективностью, подхватывая листы. — Свои спасайте! Что тут у вас, теория всего?
Алёша поднял мокрый, безнадёжно испорченный лист. Тонкие линии, выведенные с любовью и рапидографом, потекли, превращая стройную диаграмму в уродливую кляксу.
Мгновенная, необратимая энтропия.
Его социальная ошибка только что нанесла прямой физический ущерб его работе. Единственному, что у него было.
— Почти… — прошептал он, глядя на погибший чертёж. — Теория… избегания всего.
Он поднял на неё глаза. Она смотрела на него с такой искренней, обезоруживающей симпатией, что это ощущалось как пощёчина. В её взгляде не было насмешки. Была жалость. А жалость — это просто вежливая форма презрения.
Схватив остатки листов, он вскочил.