Корос был в Навплионе года три назад, и теперь с любопытством вертел головой по сторонам, пытаясь ухватить изменения, произошедшие за это время. А ведь их очень много… Не было вон тех складов… И вон той харчевни, где можно поесть за сифносские оболы, не было тоже. Здесь уже брезгливо воротят нос от гнутой серебряной проволоки и от колец с непонятной пробой.И даже призывно машущих морякам баб не было. Поток серебра, что захлестнул этот берег, принесенный караванами судов, выгнал из дома вдов, которым нужно кормить осиротевших детей. Суета в порту стала такой, что Корос вдруг подумал, что вернулся назад, в родной Энгоми.

— Родной, ха! — засмеялся он. — Как быстро он мне родным стал. Сифнос и не вспоминаю уже. Некогда все…

Навплион богател. Он на глазах превращался в перевалочную базу, откуда ахейское масло уходит во Фракию и Египет. Вон везут телеги с кувшинами, груженые так, что даже мулы кряхтят натужно, держась лишь на свойственном этим животным упрямстве. А вон плывет лодка с афинянами, которые мечтают превратить свою чахлую гавань хотя бы в слабое подобие главного аргосского порта.Старейшины города подняли стены на несколько локтей и заменили ворота. Теперь дуб доски, что была толщиной в ладонь, сиял ярко начищенной бронзой, крепко прибитой гвоздями. Улицу, что начиналась от них, застелили камнем. Навплион — город небольшой, но видно, потоки зимних дождей тутошним богатеям изрядно досаждают.

— Ну, прощай, почтенный Гербаал, — поклонился Корос корабелу, тамкару сидонского царя. — И корабль у тебя на загляденье, и человек ты предостойнейший. Пусть богиня Аштарт прибавит тебе богатства, а Ям обойдет своим гневом твои корабли.

— Прощай, юный Корос, — склонил голову купец. — Твоя плата была честной. Пусть твои боги берегут тебя, а Гермес даст удачи в торговых делах. Полезный бог! Весьма полезный! Я и сам подумываю принести ему жертвы.

Они произнесли еще несколько витиеватых славословий, а потом Корос пошел к дому здешнего архонта, чтобы взять колесницу. Еще год назад этот купец продал бы его не моргнув глазом, а теперь он дал клятву у алтаря и приложил палец, испачканный в чернилах, к папирусу портового писца. Если весть придет, что пассажир не доехал до нужного места, конец ему. За голову почтенного тамкара объявят такую награду, что его собственный царь выдаст. Собственно, в этом и заключалась причина той вежливости, которую проявлял купец к своим пассажирам. Отказать в перевозке он не мог под страхом вечного изгнания из вод царя Энея, а плату мог потребовать только такую, что была установлена тарифом, вывешенным в порту для всеобщего обозрения. Как-то так получилось, что теперь можно место на корабле купить и поплыть куда глаза глядят, не боясь продажи в рабство. Дело это пока недешевое ничуть, но так гнать целый корабль ради ларца с письмами будет куда дороже.

У Короса с собой папирус с печатью из канцелярии самого вельможного Акаманта, носившего непривычное звание диойкета. Все писцы подчинялись теперь ему. Но, поскольку грамотеев в Навплионе пока что не наблюдается, то и подорожная помимо букв была украшена печатью в виде повозки. Во избежание путаницы. Архонт Навплиона повздыхал, пожевал губами, но ослушаться не осмелился. Впрочем, Коросу не понравилось то, как его приняли. И как будто опасаются отказать, и в то же время раздумывают, а стоит ли выполнять настолько затратное поручение.

Разбаловался народец, — отметил Корос. — Не чует на горле железную руку государя. Считают, что спокойствие само собой происходит. И что войны прекратились сами, и что разбойников на море поубавилось от того, что они померли в один день от внезапного поноса. Думают, что могут своей волей жить. Доложу сиятельному непременно, как приеду. Не нравится мне это.

Тем не менее требуемое он получил и уже к вечеру был у ворот Микен, стуча кулаком в дерево створок. Стучал долго, потому как стража не спешила пускать его в город.

— Чего тебе надо? — услышал он ленивый голос со стены.

— Писец я из Энгоми! — крикнул Корос. — Послание от господина нашего Солнца басилею Микен.

— Жди там, — произнес озадаченный стражник. — Не пойму я, о чем ты толкуешь, парень. Доложиться надо господину лавагету. Скажет пустить, пущу. А нет, проваливай к своему Солнцу. Или откуда ты там приперся…

Ворота открылись нескоро, и Корос, который уже пропустил внутрь караван с зерном, вынужден был ждать. Ослы прошли, а он нет.

— Заходи! — услышал он ленивый голос. — Господин лавагет велел пропустить.

Надо сказать, древняя столица Арголиды впечатлила паренька не на шутку. Он гладил ладонью огромные камни, из которых были сложены стены, и гадал, как могли люди затащить их на крутую гору.

— Нет! — пришел он к единственно верному выводу. — Люди этого сделать никак не могли. Сами боги камни здесь сложили.

Эта несложная мысль успокоила Короса совершенно, а вид многоэтажного здания, выходящего вперед красными колоннами, поселил в его груди очередную завистливую мыслишку. Все же Микены оказались куда больше, чем Энгоми, и просторнее. Ни домов простонародья за стеной нет, ни храмов. Только несуразно огромный царский дворец, напоминающий пчелиный улей, да россыпь зданий поменьше. Амбары для зерна, склады с шерстью, с медью, с запасными колесами к боевым колесницам, кузни и прочие службы. Тысячи человек жили здесь, работали здесь и умирали здесь же, не покидая ни на день кольца микенских стен.

А вот преддверие мегарона и сам мегарон заставили Короса презрительно фыркнуть. В Энгоми золотые быки стоят у входа во дворец, а тронный зал выкладывают разноцветным камнем так, что глаза слепит от мешанины ярких красок. Здесь же всего лишь штукатурка, расписанная убогими фигурками. Словно ребенок баловался. Никакого сравнения с мастерством египтянина Анхера, который высекает в камне цветы, птиц и людей.

— Пройди, — слуга кивнул Коросу, и тот набрав воздуха, прошел в тронный зал микенских царей.