— Ой, смотрите, кто приехал! Гоу-гоу-гоу, поехали, пока меня обратно не затянуло!

Я открыл дверь. Он плюхнулся на переднее пассажирское, откинулся на спинку, выдохнул с чувством.

— Мать честная… как же хорошо пахнет обычный город. Без хлорки, камеры и запаха чужих носков. Аж слеза наворачивается. Как ты, герой?

— Держусь. А ты, я смотрю, неплохо.

— Я великолепен! Менталка на нуле, паранойя умерла, дух-покровитель молчит, но подмигивает. Красотень!

Он засмеялся, потом внезапно притих, повернулся ко мне.

— Ты, кстати… изменился.

— В смысле?

— Ну, ты светишься. Мягко, изнутри. Я это сразу почуял. Дух мне маякнул: «Этот прошёл». Я говорю: «Что прошёл?» А он — «Ну, утисету же». Вот так я и узнал.

Я посмотрел на него исподлобья.

— Так заметно?

— У кого был такой опыт — тот сразу видит. Ты стал другим. Более прозрачным, но не слабым. Понимаешь? Как стекло, за которым огонь.

Он хмыкнул.

— Или как аквариум с пираньями. Зависит от угла зрения.

— Ты говорил, что дух с тобой общается?

— Ага. Иногда. Через сны, запахи. Он странный, как радиостанция, которая ловится только по четвергам и только если на тебе нет носков. Но даже так помогает.

— И что говорит?

— Когда ты подъезжал, например, сказал: «У твоего рулевого камень за пазухой. У него начинается».

— Начинается что?

Он пожал плечами.

— Спросишь — не скажет. Скажешь — не услышит. Говорит аллегориями. Такие они, эти духи. Ну ты сам знаешь.

Наступила пауза. Ехали пару минут в тишине. Потом он повернулся ко мне и, вдруг посерьёзнев, сказал:

— Ты как вообще с серьёзной мистикой?

— Очень близко не сталкивался, — ответил я. — Но иногда мне кажется, что я в ней уже по колено.

Он засмеялся:

— Вот это хорошо. Потому что, если бы ты был скептик, я бы не стал тебе ничего говорить. А так — скажу.

— Давай.

— Ну... я, как бы это... в одном клубе состою.

— Надеюсь, шахматном?

— Ну, не. В группе. Неформальной. По кое-каким интересам.

Я приподнял бровь.

— Очень надеюсь, что ты про кружок резьбы по дереву сейчас расскажешь.

Он хитро сощурился.

— Почти. Только мы не по дереву. Мы больше по граням реальности. По трещинам в ней. По тем местам, где она слегка подтекает.

— Говори, не томи.Он выдохнул.

— Ну ты и прямой. Я хотел начать издалека. Это Велесов Круг. Говорить о нём с чужими нельзя. Но ты свой. Но есть нюанс — вроде бы там всё добровольно, но как только вляпался — всё. Или ты с ними, или тебя нет.

— А зачем тебе это всё?

— Мне? Они же как лучшая библиотека на этом свете! Только вместо книг — реальные документированные случаи. Я случайно туда попал. Или нет, если хорошо подумать. Это после утисеты началось. Они через меня кое-что у духа спрашивают, иногда я сам им сообщаю.

Я молчал. Он повернулся, постучал пальцем по приборке.

— Ты им понравился. Ещё тогда, в СИЗО. Они за тобой как-то следили. Но молча и тихо. Присматривались. Судя по всему, пробили по своим каналам. А теперь хотят тебе кое-что передать.

— Что?

Он расплылся в улыбке:

— Не могу рассказывать подробности. Но там будут копии свидетельств старого и очень странного дела. Но ты, когда прочтёшь — поймёшь.

Альберт перестал улыбаться. Смотрел в лобовое стекло.

— Только когда узнаешь — не говори об этом просто так. Особенно, если узнаешь оттуда какие-то имена.

— Почему?

— Потому что, как говорят в Круге: имя — это дверь. Произнеси, и она откроется. Закрыть может не получиться.***

Кафе на этом углу всегда казалось мне временным. Столы стояли под открытым небом — на плитке, которая крошилась даже от дождя. Металлические стулья поскрипывали, даже когда на них никто не сидел. И всё же там всегда были люди. Особенно те, кто не любит стены.

Альберт уже сидел. Перед ним стояли два стаканчика кофе и большая ватрушка, в которую он медленно тыкал пластмассовой вилкой. Напротив него был человек в тёмной ветровке и бейсболке, натянутой до бровей. У него были сухие, длинные пальцы с аккуратными ногтями. Перед ним лежал какой-то пакет.

— О, прибыл, — сказал Альберт, радостно кивая. — Прошу к нашему столу изысканных деликатесов и древних ужасов. Стас, это Никита. А это — Стас. Один из лучших рулевых Москвы и судя по всему, шаман по призванию. Шаман, это Никита — мой, как бы это сказать, сектант-наставник.

— Не сектант, — глухо сказал Никита. — И не наставник. Я просто наблюдатель.

Я сел. Никита не протянул руки. Только выпрямился, наклонился чуть ближе.

— Ты кажешься мне восприимчивым.

— Смотря к чему, — ответил я.