– Ты скоро? – спросила она, и в её больших глазах промелькнула тень тоски.

Он заставил себя улыбнуться. Улыбка получилась кривой, натянутой.

– Очень скоро. Я почти закончил всю работу. И я привезу тебе тот самый шоколад. С орехами. Из той самой лавки у озера. Обещаю.

– Я буду ждать, папа. Ti voglio bene.

– Anch’io, amore mio. Больше всего на свете.

Он смотрел на неё ещё несколько секунд, впитывая её образ. Потом его палец дрогнул и нажал на кнопку отбоя. Экран погас.

Марко стоял, упершись лбом в холодное стекло терминала. Он не плакал. Слёзы были непозволительной роскошью. Он просто дышал. Глубоко, рвано. Каждый вдох — словно глоток битого стекла.

Воронов обещал оплатить экспериментальное лечение. Полностью. В лучшей клинике Женевы. Цена была простой. Информация. Маленькие, незначительные детали. Марко убеждал себя, что он не предавал Хелен. Он просто выбрал свою дочь. Но глядя сейчас на своё отражение в тёмном экране, он понимал, что солгал и ей, и себе. Он променял один вид лояльности на другой. И в мире Хелен Рихтер за это было только одно наказание.

Пентхаус Хелен был островом тишины и порядка высоко над огнями Цюриха. Стены были белыми, мебель — минималистичной. Никаких фотографий, никаких картин. Кроме одной комнаты.

Она была звукоизолирована. Вдоль стен стояли стеллажи из тёмного дерева, и на бархатных подставках покоились десятки старинных музыкальных шкатулок. Каждая — хрупкий шедевр механики и искусства. Это было её единственное убежище.

Хелен сидела за реставрационным столом под ярким светом бестеневой лампы. Перед ней на белой салфетке лежали разобранные детали сложного швейцарского механизма XIX века. Её движения были точными, выверенными, как у хирурга. Пальцы, которые несколько часов назад отдавали приказы на ликвидацию, сейчас с невероятной осторожностью держали пинцет с крошечной латунной шестерёнкой.

Она поднесла деталь к свету. Металл холодил кончики пальцев. Из баночки с инструментами доносился едва уловимый, чистый запах оружейного масла.

Этот запах.

Он дёрнул за ниточку в её памяти, и она провалилась в прошлое. Ей семнадцать. Кабинет её отца. Тот же запах масла. Он сидит за своим огромным столом и чистит наградной «Вальтер». Его только что отстранили. Позор, задрапированный в корпоративные эвфемизмы.

Она стоит в дверях. Он поднимает на неё глаза. В них нет гнева. Только серая, выжженная усталость.

– Я дал ему шанс, – говорит он тихо. – Я думал, его можно… перевернуть. Контролировать. Он был ценным кадром.

Он говорил о своём заместителе. О человеке, который продал информацию конкурентам. Отец поймал его. И вместо того, чтобы уничтожить, решил проявить милосердие. Он просчитался.

– Слабость — это не проявление доброты, Хелен, – сказал тогда отец, кладя пистолет на стол. – Это просто слабость. Непозволительная роскошь.

Он не выдержал позора. Через месяц его сердце остановилось.

Хелен моргнула, возвращаясь в настоящее. Гул в висках почти стих. Она смотрела на разобранный механизм. Она видела в нём не красоту, а систему. Если одна деталь сбоит, её не «контролируют». Её заменяют.

Она взяла лупу и внимательно осмотрела шестерёнку. Вот он. Едва заметный, микроскопический дефект на одном из зубцов. Он был причиной, по которой мелодия сбивалась.

Она без колебаний отложила деталь в коробочку с браком. Затем открыла ящичек с надписью «Запчасти. Швейцария. 1880-1890» и достала новую, идеальную.

Она аккуратно установила её на место. Раздался тихий, идеальный щелчок.

В этот самый момент её мигрень исчезла. Полностью. Решение было принято. Холодное, точное, как новая деталь, вставшая на место. В голове наступила абсолютная, звенящая ясность.

Ночь окончательно вступила в свои права. За панорамным окном её кабинета Цюрих превратился в россыпь бриллиантов на чёрном бархате. Хелен стояла у окна, глядя на город, но не видя его. В руке она держала служебный защищённый коммуникатор.

Она набрала номер Марко.

Он ответил после первого же гудка.

– Да.

Её голос звучал ровно, даже с ноткой замаскированного доверия.

– Марко. Новая задача. Высший приоритет. Объект – санаторий «Санктум» в Альпах. Наш анализ подтверждает, что там находится доктор Кросс.

В трубке повисла тишина. Хелен представила, как он стоит сейчас где-то в своей холостяцкой квартире, и в его голове проносится вихрь. Шок. Недоверие. И крошечный, ядовитый росток надежды.

– Принято, – сказал он наконец.