– Они были не просто рядом, – голос Хелен стал ещё тише, ещё твёрже. – Смотри на временные метки. Их вектор движения изменился за три минуты до того, как твоя группа была скомпрометирована. За три минуты до того, как Ариф был ранен. И они двигались не к хижине. Они двигались к точке вашей предполагаемой эвакуации. К той самой точке, которую ты запросил у меня за час до штурма. Они знали, куда вы пойдёте после провала. Как, Марко?

Он откинулся на спинку стула. Вздохнул.

– Это невозможно. Совпадение. Может, у них был свой источник… наводчик в банде, которая нас атаковала.

– Совпадения – это статистическая погрешность, которую мы учитываем. А это, – она постучала ногтем по экрану, и звук получился сухим, как треск кости, – это тактическая неэффективность. Ты был моим лучшим полевым командиром. Ты не допускаешь таких… неэффективностей. Ты видишь их за три хода вперёд.

Он молчал. Взгляд был прикован к схеме на столе, но видел он не её. Хелен дала ему ещё несколько секунд. Она знала, что сейчас в его голове идёт война. Между инстинктом самосохранения и тем, что от него осталось.

– Хелен, я… – начал он, и голос впервые дрогнул, надломился. – Я всегда был лоялен. Тебе. Не консорциуму. Тебе.

Она подняла на него глаза. Её собственный «шум» в голове, мигрень, усилился, превратившись в тупой, давящий обруч.

– Лояльность – это актив, Марко. И как любой актив, его нужно периодически аудировать.

Она выключила экран. Комната снова погрузилась в полумрак. Теперь между ними не было ничего, кроме двух метров полированного дерева и её взгляда. Она не моргала. Она просто смотрела, ожидая, когда в его защите появится первая трещина.

Это произошло не сразу. Сначала он пытался выдержать её взгляд, доказать свою правоту силой воли. Но её воля была абсолютной, закалённой страхом и предательством, которое она сама совершила много лет назад.

Первым сдался его взгляд. Всего на долю секунды он метнулся в сторону, к тёмной стеклянной стене, словно ища выход. Потом на его шее дёрнулся мускул. Один раз. Непроизвольно. И наконец, он сглотнул. В мёртвой тишине комнаты этот сухой звук был похож на щелчок взводимого курка.

В его глазах не было страха. Хелен увидела там пустоту. Выжженную землю, где когда-то была воля.

Для неё это было равносильно подписанному кровью признанию.

Она ровно выдохнула. Гул в висках немного ослаб.

– Спасибо за твой отчёт. Можешь идти. Жди дальнейших инструкций.

Марко поднялся. Не говоря ни слова, он развернулся и вышел. Дверь за ним беззвучно закрылась.

Хелен осталась одна. Она смотрела на пустой стул напротив. Марко Веронези, её самый надёжный инструмент, её моральный компас, только что был списан. Она мысленно поставила галочку в протоколе.

Декомиссия актива. Процесс запущен.

Марко вышел из комнаты совещаний, и стерильный холод конференц-зоны сменился едва уловимым запахом озона и дорогих чистящих средств. Он шёл по мягкому серому ковру, не глядя на редких сотрудников. Его лицо было каменным, плечи расправлены.

Снаружи он был всё тем же Марко Веронези, начальником службы безопасности. Но внутри что-то оборвалось, рухнуло вниз с глухим ударом.

Он знал, что это конец. Она знала. Её молчание было страшнее любого приговора.

Он не пошёл в свой кабинет. Миновав лифтовый холл, он спустился по лестнице в фойе, кивнул охраннику и вышел на улицу. Прохладный вечерний воздух ударил в лицо, но не принёс облегчения. Цюрих жил своей размеренной, богатой жизнью. По Банхофштрассе катились бесшумные трамваи, в витринах бутиков горел тёплый свет. Мир порядка и правил. Мир, который он защищал и который его сожрал.

Он свернул в боковой переулок и дошёл до подземного перехода. Здесь пахло сыростью и мочой. У стены стоял ряд общественных видеотерминалов — анонимных, почти не отслеживаемых. Он достал из кармана тонкую пластиковую карту и вставил её в щель.

Экран ожил, зашипев помехами. Марко набрал длинный номер. После нескольких гудков изображение стабилизировалось.

На экране появилось лицо девочки лет тринадцати. Бледное, с тёмными кругами под глазами. Она лежала на больничной койке, за её спиной виднелась стойка с капельницей. Но она улыбалась. Увидев его, она улыбнулась ещё шире.

В одно мгновение лицо Марко изменилось. Стальная жёсткость стекла с него, как маска, обнажив что-то болезненное, отчаянно-нежное. Он смотрел на экран, и казалось, одна эта эмоция удерживает его от того, чтобы рассыпаться на части. Он перешёл на итальянский. Голос стал мягким, хриплым.

– Ciao, tesoro. Как ты сегодня?

– Папа! – её голос был тонким, но радостным. – Врач сказал, что анализы лучше. Совсем немного. Он сказал, что новое лекарство… оно очень сильное.

– Я знаю, милая. Оно самое лучшее. Я же обещал.