У Инессы на миг в глазах потемнело:

— Да как!.. Да что вы себе… — она задышала через нос, как паровоз на уклоне.

И тут Лёха, как человек, любящий решать проблемы радикально, одним слитным движением всучил ей в рот свой второй, здоровенный бутерброд — с ветчиной и мягким хлебом.

— Жуй, — добавил он мягко. — И не благодари.

Фельдшер на долю секунды задохнулась от возмущения, но потом — инстинкт победил речевой аппарат — челюсти самостоятельно сжались и начали жевать. Инесса попыталась было оттолкнуть бутерброд и вынуть затычку, но тут уже Васюк пришёл на помощь командиру. Пользуясь замешательством подруги, он подмял её под локоть и аккуратно, но крепко удержал жующего симпатичного фельдшера. Ветчина снова оказалась на месте — как заглушка в скороварке.

Инесса что-то мычала, вертела плечами, слабо пыталась вырваться — но жевала. Васюк, прижавшись к ней, хихикал как школьник. Над всей этой сценой витал дух ветчины, хлеба и авиационного антисанитарного братства.

— О! Я вижу бактерию! — торжественно объявил Васюк, поднося к глазам ломоть хлеба и разглядывая севшую на него божью коровку. — Вот, смотрите, поползла!

— Идиёт! — с трудом выговорила Инесса, прожевав первую часть бутерброда и вернув себе способность к членораздельной речи.

Конец сентября 1937 года. Небо над аэродромом Сариеньены.

Минут через пять за угол ангара влетел посыльный, протопал сапогами по пыльной траве, размахивая руками, будто отгонял невидимых мух, и с хрипотцой, от волнения переходящей в крик, выпалил:

— !Los fascistas estan bombardeando nuestras posiciones en Zaragoza! И-15 из Сариеньены в бою! Срочно нужна помощь!

— Вот ведь… Так хорошо сидим! — вздохнул Лёха.

Он, не торопясь, прожевал, сглотнул, посмотрел на Васюка, потом — на небо. Затем поднялся, с сожалением вручил бутыль вина Инессе, из которой та, не сильно соображая, что происходит, сделала приличный глоток. А наш герой перешел на ускоренную рысью и бегом направился к своему борту. «СерОжа», как хороший ведомый перешел на бег одновременно с командиром.

— Васяня, цепляем маски и полезли тыщи на четыре. До фронта тут километров сто двадцать — сто тридцать, пока долетим — они ещё не закончат. Смотри, если там мясорубка — не ныряем внутрь сразу, держим дистанцию. Работаем парой: пикируем, стреляем, уходим вверх. Как на качелях, понял? Не задерживаясь. Ты следишь за моим хвостом — сбиваешь тех, кто прицепится, и добиваешь подранков. А потом в Сариеньену!

— Ага! А потом в Сардиньеру! — оживился Васюк, запихивая бутерброд за щёку. — Сарди-и-инки… — мечтательно протянул он, явно представляя себе копченых рыбок.

— Сариеньена, Серёжа, Сариеньену. Сардинками так там и не пахнет, — расстроил наш герой своего ведомого.

Через двадцать минут Лёха вглядывался в горизонт, чуть приподнявшись в кресле и почти прижавшись очками к стеклу фонаря. Под крылом вился фронт — серые полоски окопов, редкие вспышки на земле, рваные кляксы дымов. А вот в небе… в небе творился настоящий хаос.

Истребители крутились, как мухи над вареньем в жаркий день. Республиканские И-15, франкистские «Фиаты», парами, одиночно и целыми вереницами, пикируя на полном газу, крутя виражи, старались зайти врагу в хвост. Небо жужжало, ревело, и сотрясалось. Казалось, сама атмосфера взбесилась.

— Собачья свалка… — прошептал Лёха. — Вот где весь Арагонский цирк собрался.

Но внимание тут же переключилось. На фоне этой катавасии, чуть ниже и в стороне, шла красивая девятка. Девять трёхмоторных Savoia-Marchetti, пятнистых, как ящерицы, шли плотными клиньями, уверенно, не отвлекаясь на творящийся в воздухе бардак. Над ними, прикрывая, маячила пара тонких силуэтов — истребители сопровождения.

Лёха только собирался подать команду, как с правого борта, словно вынырнув, в кадр ворвался Васюк. Его «ишак» прошел рядом с законцовкой Лёхиного крыла. Подлетев, Васюк мотнул крыльями, и начал бурно жестикулировать в кабине. Если бы не маска — он бы наверняка кричал, показывая пальцем на строй бомбардировщиков.

— Вот! Цель! Смотри! Поехали!

Лёха чуть отклонил голову, чтобы не упустить Васюка из вида, и вздохнул:

— Так до пенсии точно не дотянем, Васяня… — пробормотал он. — Из-за чужого героизма в квадрате.

Он махнул рукой Васюку, перевёл взгляд вперёд и вниз, положил «ишака» на крыло — и машина, чувствуя волю хозяина, рванулась в пикирование, ныряя прямо к замыкающей тройке бомбардировщиков. Самолет, как сорвавшийся с цепи зверь, врезался в воздух с воем и жадностью.

Глава 14

Какое небо голубое!

Конец сентября 1937 года. Небо над Арагоном.

Лёха с Васюком вошли в пикирование почти синхронно, вызвав бы заслуженную гордость у любого инструктора по лётной подготовке ВВС.

Лёха щёлкнул рычагом створок радиатора, прикрывая их наполовину — в пикировании мотор мог запросто переохладиться, а потом и заглохнуть при резком выходе в набор высоты. Кинув взгляд на панель приборов, он как-то машинально отметил, что стрелка тахометра дрожала у красной черты — мотор ревел на пределе.