— Зато не обсажена деревьями! — следуя советам тренеров по личностному росту, нервно нашёл позитивный момент в происходящем Лёха.

Земля стремительно плыла навстречу, и потенциальный клиент психотерапевта аккуратно взял штурвал чуть на себя, выравнивая самолёт. «Ишак» послушно замер в воздухе, будто не решаясь взбрыкнуть и коснуться земли.

Пальцы нашли знакомые рукоятки слепым движением — два резких удара вниз. Где-то в утробе своевольного самолёта захлопнулись заслонки. Мотор заглох сразу, без всхлипов — значит, краны исправны.

Без привычного рёва мотора «ишак» радостно устремился к земле с аэродинамическим качеством мешка с цементом.

Лёха потянул штурвал, но своенравный самолёт уже почти вырвался на свободу — крылья дрожали, теряя последнюю подъёмную силу.

Три метра… два… Колёса почти касались пыльной дороги.

Первое касание вышло жёстким и однобоким — левая стойка первой чиркнула по грунту, подняв фонтан пыли, и тут же ей на помощь пришла и правая, долбанув самолёт изо всех сил.

Первым ударом вредный «ишак» постарался выбить из Лёхи все мысли, оставив только безусловные рефлексы.

Противный самолёт подпрыгнул, завис на мгновение в воздухе, и Лёха инстинктивно чуть отработал штурвалом, гася инерцию. И тут же последовал второй удар — упрямый самолёт пнул лётчика под зад сильнее, уже обеими стойками. Снова удар — и… хвост сам собой рухнул на дорогу, подняв облако пыли.

Лёху швырнуло в кабине, хорошенько приложив кумполом в шлемофоне о фонарь, привязные ремни врезались в плечи, и мир стал на миг чёрно-белым. На секунду в глазах поплыли серые пятна, но сознание не уплыло совсем — тренированный советский череп отделался только лёгким звоном в ушах.

— Как после дружеской пощёчины от Наденьки… — мелькнула тусклая искра сознания. — Тьфу ты, вот ведь вспомнится! Хорошо я вовремя рот захлопнул, а то бы про целовать девочек можно было забыть… — способность мыслить ворвалась в измученный тряской мозг, порождая ужасную мысль.

Фюзеляж гордости советской авиации жалобно проскрипел, но выдержал такую издевательскую посадку. Теперь «ишак» и Хренов неслись в припрыжку по дороге, поднимая за собой знатный шлейф пыли. Непонятно, кто кем управлял в этот момент.

Лёха ударил по тормозам — «ишак» взбрыкнул, дёрнулся, постарался впечатать дурацкого лётчика внутри себя ещё раз, но ловкий наездник сумел увернуться от дружеского подзатыльника. Колёса заскользили по пыльной дороге, оставляя за собой два чётких следа. Пневмосистема также попыталась выпендриться — педали стали тяжёлыми, будто налитыми свинцом, но молодой и тренированный организм превзошёл вредную железяку — скорость начала активно падать.

Ещё один удар по тормозам — и упрямое железное животное слегка подпрыгнуло на неровности, вынужденно сбросив скорость. Испанские дорожники внесли свою лепту в создание авиационной полосы препятствий. Пыль густыми клубами заволокла кабину, проникая сквозь щели фонаря, закрывая новоявленному укротителю стальных коней обзор!

— Только таксометра не хватает, через десять копеек поворот! — не к месту вспомнил анекдот Лёха, пытаясь разглядеть набегающий прямо по направлению движения пейзаж.

Двести метров… триста…

По дрожащей стрелке спидометра было видно, как самолёт активно теряет скорость.

С последним скрежетом тормозов своенравный «ишак» послушно замер посреди дороги, подняв облако рыжей пыли. Наступила оглушительная тишина — только треск остывающего мотора да шум ветра за фонарём из плексигласа вносили возмущение в окружающую действительность.

Лёха с трудом разжал пальцы на ручке управления. Ладони были мокрыми, спина — вся в поту. Он сделал глубокий вдох, потом ещё один, и только тогда осознал — получилось.

— Ты, конечно, редкостный ишак, но зато свой, советский! — возбуждённый наездник любовно похлопал верное животное по зелёной обшивке.

Он посадил «ишак» на эту богом забытую дорогу — и они оба остались целы!

— И делай с ним что хошь! — Хор в едином порыве зааплодировал советскому лётчику.

Конец сентября 1937 года. Пригороды города Сарагосса.

В небе один из истребителей, дымя, вывалился из боя и начал терять высоту.

— Если сядет… то где-то здесь, — подумал Ганс.

— Parteigenosse! — кто-то дёрнул его за рукав. Бойцы тыкали пальцами в небо, орали разом на всех своих языках и диалектах.

Тьфу, принесла нелёгкая, — подумал Ганс, его чистый литературный немецкий звучал уже пародийно среди этой какофонии.

Ганс вздохнул:

— Ja, ja… Verfluchte Flugzeuge. Dieser verdammte Krieg… Scheisse… — Да-да… Проклятые самолёты. Эта проклятая война… Дерьмо…