– И что она там говорит?

– Что она не знает, как жить в сложившейся ситуации. На ней огромный долг, который ей никогда не простят, деньги взять негде, впереди серьезный тюремный срок, и она предпочитает покончить со всем разом.

– Алеша, а может, ее убили те бандиты, которым она задолжала деньги за наркотики?

Зубов покачал головой:

– Вряд ли. Бандитам нет нужды имитировать ее самоубийство, возиться с голосовым сообщением. Зачем? Они бы просто вошли в квартиру, ударили несколько раз ножом, и все. Да и не нужна им ее смерть. Им нужны пятьсот миллионов, которые она задолжала. Ее квартира, комната умершего отца, лже-Малевич, которого никто не тронул… Все это могла бы реализовать живая Ирина, а не мертвая. Не говоря уже о том, что не надо скидывать со счетов шансы найти картину Григорьева и бриллианты.

Велимира грустно улыбнулась:

– А их можно найти?

– Мы ищем, – коротко ответил он.

– Но, может, Ирка, правда, покончила с собой?

– Может. Но история со звуковым файлом выглядит очень странно. И еще на мойке в кухне стоят тщательно вымытые два бокала из-под шампанского, а в мусорном ведре бутылка из-под него же. Кто-то был в квартире Ирины перед ее смертью. Если это был какой-то обычный гость, то он вряд ли стал бы тщательно мыть бокалы и стирать отпечатки пальцев с бутылки, перед тем как ее выбросить. А этот человек очень постарался не оставить следов.

– Тогда экспертиза покажет, после смерти ей разрезали руки или нет?

Зубов снова покачал головой.

– Нет, к сожалению. Да, в теории края посмертных ран обычно бледнее краев ран прижизненных, поскольку кровоизлияние в них отсутствует, однако это крайне ненадежный признак. Я специально поинтересовался у Ниночки Шаниной, это наш эксперт, ты ее видела. Она сказала, что особые затруднения как раз возникают тогда, когда раны нанесены сразу после смерти. Определить время нанесения повреждений практически невозможно. Да и смерть в любом случае наступила оттого, что Введенская утонула. А специально ее держали под водой или нет, с точностью установить невозможно.

– Но Ирка не могла не сопротивляться, когда ее топили. Любой человек бы сопротивлялся, а она особенно. У нее бойцовский характер. Был.

Голос Велимиры сорвался на всхлип.

– Я думаю, что она действительно сопротивлялась и залила водой пол в ванной. Именно поэтому преступник и оставил открытой воду, чтобы потом скрыть потеки на полу, которым неоткуда было взяться, если бы Введенская добровольно решила покинуть этот мир. Он ничем не рисковал, привлекая внимание соседей снизу, потому что был точно уверен, что жертва уже мертва и никому ничего не расскажет.

– Но зачем понадобилось ее убивать? – воскликнула девушка между всхлипами.

Зубов помолчал, не торопясь отвечать. На самом деле вариантов было всего два. Первый – если Ирина Введенская была заодно с убийцей своего отца. Она сама спланировала преступление, чтобы получить доступ к деньгам, в которых так отчаянно нуждалась. И потом они просто не поделили эти самые деньги. Не смогли договориться, и ее подельник хладнокровно избавился от своей сообщницы, которая не учла, что после двух убийств ему ничего не стоит совершить третье.

Эта версия, признаться, нравилась Зубову. Она давала ответ на мучащий его вопрос, кто утащил шарф из дома Борисовых в Репино. У Введенской была возможность это сделать на всякий случай, и Велимиру она, мягко говоря, недолюбливала, хотя Зубов и не понимал за что.

Впрочем, нельзя было скидывать со счетов и другую версию, по которой неведомый преступник действовал самостоятельно, на свой страх и риск, а Введенская просто стала следующей его жертвой. Тогда вопрос, за что именно он ее убил, пока оставался без ответа. Ирина вычислила, что именно он совершил преступление? Она шантажировала его в глухой надежде получить деньги? Она грозилась его выдать?

– Слушай, Алеша, нам нужно поговорить с Олегом! – воскликнула Велимира уже твердым голосом, не дождавшись его ответа.

– С Олегом? – удивился он. – Ты имеешь в виду младшего Камаева?

– Да. Он же айтишник. Он может нам рассказать про искусственный интеллект. Вдруг выяснится, что можно с помощью какой-то программы получить изначальный голос того, кто на самом деле наговаривал прощальную записку. Голос дяди Савы мы таким образом проверить не можем, потому что я же его не записала, а Иринину запись легко.

– Хорошая мысль, – одобрил Зубов. – Вот только зачем нам Камаев? Я попробую через Никодимова отправить запись нашим спецам. Правда, это будет долго.

– А Олег, если техническая возможность есть, сразу нам поможет, – заверила Велимира. – Ничего секретного же в этой записи нет. И вообще, Олег – член семьи.

Напоминать ей, что все члены этой семьи находятся под подозрением, Зубов не стал.

– Звони, – сказал он, вставая с дивана. – Если он дома, то поедем. Запись я себе скопировал.