— Еще чего!

— Я серьезно, Элль. Мы в опасном месте, и дальше будет только хуже. Я смогу тебя защитить, но что, если меня не будет рядом?

Элль вспомнила заклинателя, который напал на нее на набережной. Как она оплела его коконом из чар быстрее, чем успела оценить ситуацию. Повезло, что он не умер, но в другой раз времени на такое колдовство могло и не быть. В конце концов, незримое искусство было неспешным.

— Я решу этот вопрос по-своему, — сказала она наконец. — Тебе удалось добраться до Лоры?

Ирвин кивнул и достал из-за пазухи тонкую книжечку. Нижний слой пыли уже сросся с мягкой обложкой и сколько бы Элль ни пыталась его оттереть, на пальцах все равно оставалось неприятное ощущение.

— Она сказала, что с тебя должок, — хмыкнул Ирвин. Элоиза закатила глаза.

— Если я окажусь права и мы найдем что-то здесь, то я действительно с ней расплачусь, — кивнула Элоиза и раскрыла сборник на первой странице.

«Давным-давно бродил по окраине Великой пустыни волшебник. Грехи его были так велики, что сам Раад проклял его в наказание за беды и боль, что он принес людям пустыни. Раад призвал колдуна к своему двору, сказав, что желает взять его в свои ученики, чтобы позже сделать своим верховным жрецом, а ослепленный жаждой славы колдун поверил богу ночи и вечной тьмы. Три дня и три ночи колдун отдыхал во дворце Раада, дожидаясь своего учителя. Ему не терпелось начать обучение, настолько, что на третий день колдун не выдержал и принялся творить страшные жестокие чары во славу Раада. Разгневанный бог явился к грешнику и одним движением рассек его горло, позволил жизни вылиться из тела, а затем загнал ее обратно, закупорил своей волей. И велел Раад гулламу служить, подчиняться каждому слову, что он скажет. Первым приказом Раада было уничтожить всех еретиков в его городе. Во второй раз Раад пожелал, чтобы гуллам отравил воду во всех реках, по берегам которых селились чужаки с белыми, как соль, лицами. А когда гуллам выполнил и этот приказ, Раад послал его в пустыню, чтобы тот ходил там тысячу лет и еще тысячу дней после, и запретил ему Раад приближаться к людям. Так и ходит живой мертвец, исполняя приказ, не в силах лишить себя жизни, что дана ему в наказание волей Раада, а покинет он этот мир лишь в тот день, когда прикажет ему Великий Раад или когда сам сомкнет глаза, покидая свой народ»

Элль и Ирвин каждый перечитали сказку по несколько раз. Это было единственное упоминание гуллама, оставленное странствующим автором, который собирал чудеса, случившиеся по воле Раада. После сказки шла заметка, в которой автор описывал, что многие обитатели пустыни лично видели гулламов, причем описанный колдун был одним из многочисленных мертвецов, которых Раад оживил и подчинил своей воле. В то же время в пустыне было распространено убеждение, что любой мертвец, не упокоенный должным образом, может обратиться в гуллама.

Понятнее не становилось. Элоиза заснула с книгой в руке, а проснувшись — первым делом перечитала текст в надежде заметить что-то, на что не обратила внимания сразу. По сути, Доминик был таким же гулламом, как Ирвин. Эта мысль не давала Элоизе покоя, и с таким же заключением к ней обратился и Ирвин, когда пришел навестить ее в обед. В башне стало много работы для него, нужно было передавать весточки «своим» в оцепленном квартале вокруг храма Рошанны, наблюдать за ситуацией.

— Возможно, на Севере даже не догадывались о том, что один гуллам может создать второго гуллама, — предположила Элль. Они вообще мало знали о Северной пустыне, а дальние соседи не спешили заводить международные отношения с народами, где чародеям разрешалось жить наравне с обычными людьми. Там, если верить слухам, только самым сильным чародеям дозволялось прислуживать Рааду, остальных же лишали дара, отчего те сходили с ума и жили не дольше двадцати лет.

— Вряд ли сейчас это важно, — сказал Ирвин, на всякий случай укрепляя дверь кабинета Элоизы ледяным замком. Слишком часто кто-нибудь пытался нарушить их уединение. — Но если Доминик — тоже гуллам, то он может исполнять твою волю, как колдун из сказки.

— Он ведет себя слишком самоуверенно для того, кто должен подчиняться, — хмыкнула Элль, но слова заклинателя заставили ее задуматься. А что, если он уже исполнял ее волю? Она прикрыла глаза, вспоминая, что тараторила в разгоравшемся пожаре. Умоляла Доминика не умирать, не бросать ее, не переставать любить ее. Вот и результат…

Элль выругалась, а Ирвин только улыбнулся, как будто сам уже давно все понял.

— Думаю, ты можешь попробовать ему что-то приказать как бы… невзначай. Например, принять ванну или надеть чистую одежду, — ухмыльнулся он.

— Но почему у него нет Голода, про который говорил ты? — не переставала сотрясать воздух вопросами Элль. Она разложила книгу со сказаниями на столе и подходила к ней то с одной, то с другой стороны, будто надеясь, что в переплетении букв найдётся ответ, даже если взглянуть на текст придется вверх-тормашками.

Волосы растрепались, по спине бежали ручейки пота, все мышцы были напряжены до судорог. Элль как будто висела на краю обрыва, и ей оставалось подтянуться лишь раз, чтобы оказаться в безопасности. Но именно перед этим последним движением тело решило начать балансировать между одним рывком и полным отчаянием.

Она не сразу почувствовала, как Ирвин положил ладони ей на плечи и улыбнулся, дожидаясь, когда она ощутит на себе его взгляд и позволит ему вывести девушку из дебрей мыслей.

— Я, конечно, не алхимик, — мягко проговорил Ирвин. — Но думаю, что дело в том, что мертвец возродил мертвеца. Лед из колодезной воды все-таки отличается от того, который получаешь из сточной канавы.

— Но что, если Дом погибнет, а ты следом? — замотала головой девушка.

Ирвин провел рукой от ее плеча к запястью, переплел их пальцы и поцеловал тыльную сторону ладони, прижался к ней щекой, внимательно глядя в глаза Элоизе. Мягкая улыбка не сходила с его губ.

— Я уже отвечал на этот вопрос, — невозмутимо улыбнулся он. — Если лучшим, что я могу сделать для тебя, будет моя смерть, то так тому и быть. Но главное, чтобы ты смогла выбраться из этой бездны. Хорошо?

— Я не хочу, чтобы ты умирал, — прошептала она вмиг осипшим голосом. Ирвин нежно заправил прядь волос ей за ушко.